Лариса Мондрус - [29]

В Одессе Эдди Игнатьевич приглядел молоденькую, маленького росточка певичку, производившую на Привозе большой фурор исполнением "Тум-балалайки" и других еврейских песен. Звали ее Нина Бродская. Пела она на идиш, просвечивало в ней что-то местечковое, но Рознер учуял в этой крошке будущую звезду, забрал в оркестр, давая всем понять, что на Мондрус свет клином не сошелся,

Концерты оркестра повсюду сопровождались аншлагами, отклики прессы носили, как правило, доброжелательный характер. Одна из газет в рецензии "Искусство легкое и большое" писала:

"В свое время Рознера считали третьей трубой мира (странно, я слышал, что его называли "второй трубой" после Л. Армстронга.- Авт.). Но не будем сейчас проставлять порядковые номера. Важно одно: и сегодня труба Эдди Рознера смеется и плачет, рассказывает и зовет...

Лариса Мондрус. Имя ее все чаще слышим мы по радио. Голос молодой исполнительницы, чистый, приятного тембра и звучания, завоевывает слушателей. В программе концерта ей отведено немалое место. И широта актерских возможностей Л. Мондрус соответствует этому. От лирической песни Э. Рознера "Все равно" до итальянской "Молодости", вылившейся в карнавал огня и веселья на сцене, Л. Мондрус нигде не сбилась, не "потеряла" себя.

Другая солистка, Нина Бродская,- самая юная в оркестре. Ей всего 17 лет...

Нельзя не вспомнить еще об одном артисте оркестра - Владимире Макарове. Исполненная им композиция из советских песен очень драматична, полна настроения и глубокого смысла..."

Заканчивается газетный отчет вполне по-советски, трафаретной сентенцией: "В песенном творчестве нельзя ограничиваться только лирикой. Героическая, патриотическая тема полноправна на эстраде. И ей следует дать "зеленую улицу". Молодежи, основному слушателю джаза, она принесет очень большую пользу, будет воспитывать и окрылять".

В Ереване к Рознеру за кулисами подошел молодой человек, представился:

- Роберт Амирханян. Эдди Игнатьевич, я хотел бы показать вам свою новую песню.

Рознер подозвал Шварца.

- Эгил, посмотри, что у него. Может, для Ларисы подойдет...

Песня называлась "Синяя весна" ("Свет у тебя в окне"). Шварц считался уже опытным музыкантом, и если не мог угадать, получится или нет из будущей песни шлягер, то эмоциональность и гармоническую содержательность материала он чувствовал сразу. В том плане песня Амирханяна показалась ему привлекательной. Рознеру было все равно, другие авторы, кроме тех, кто имелся в оркестре, его не интересовали, и Эгил забрал клавир "Синей весны" себе, на будущее.

Работая вторым музруком оркестра, Шварц меньше всего думал об интересах своего шефа. Такая забота показалась бы ему пустой тратой времени - все, что хотел, Рознер уже получил: квартиру, оркестр, признание, деньги... Ларисе и Эгилу мечталось как можно скорее этаблироваться в московскую среду, а коллектив Рознера большей частью проводил время на гастролях. Еще в Риге мои герои лелеяли планы, что Лариса в Москве будет заниматься своим делом, то есть пением, а он - своим, дирижерско-композиторским творчеством. Действительность оказалась жестче. Оркестровки, которые Шварц делал на радио у Чермена Касаева, уходили в какие-то "фонды", в небытие, реальной сиюминутной отдачи от них не предвиделось. Ларису на первых порах устраивало положение "солистки оркестра Рознера", но чтобы ярче проявиться, продвинуться вперед, этого мало. Ее голос должен звучать в эфире, с голубых экранов, на долгоиграющих пластинках...

Эгил принял для себя мужественное, может быть, самое героическое решение в жизни: не выпячивать свое "я", не педалировать собственные амбиции, а взять на вооружение лозунг "все для Ларисы, все во имя Ларисы!" и действовать в соответствии с ним по всем фронтам: на радио, телевидении, фирме грамзаписи "Мелодия".

Как только оркестр вернулся с юга в Москву, Шварц, уже озадаченный новым приоритетом, немедленно повел Ларису на радио. Они показали Чермену Касаеву только что подготовленные (втайне от Рознера) "Неужели это мне одной?" Г. Портнова и "Синюю весну" Р. Амирханяна. Обе песни были тут же приняты. Для их записи Шварц не взял ни одного музыканта из рознеровского оркестра. Не из каких-то опасений, что босс рассердится или не одобрит. Просто работа на радио - это другой профиль, другая квалификация. Ведь тот же Мажуков, пытавшийся делать оркестровки на западный манер, вынужден был ограничивать свою фантазию, ориентируясь на рознеровский состав. Расписывал партитуру на все имеющиеся инструменты: саксофоны, трубы, фаготы, тромбоны... Получалась сплошная каша - ни оркестра, ни голоса исполнителя.

Образцами симфоджаза Шварц считал западные оркестры Манчини и Монтавани. На их звучание он и ориентировался, расписывая партитуры на радио не на весь состав, скажем, коллектива Силантьева, а выбирал только те инструменты, которые ему нужны были по замыслу: два кларнета, труба, тромбонная группа (от Людвиковского), валторны - всего две трети от положенного. Получался такой "прозрачный", не перегруженный состав, звучавший тем не менее как большой оркестр. Эгил вносил поправки, учитывая даже настроение Ларисы в день записи. Именно в таком ключе и сделали "Синюю весну" и "Неужели это мне одной?"; последняя была записана даже с "перебором", как оркестровая пьеса, где Володя Чижик начинал большое соло на трубе.