Ларец - [206]

— Светите получше, они тут, — ответил отец Модест. — Нелли, ты меня слышишь?

— Разве Вы меня не видите? — Нелли зажмурилась: Филипп ткнул ей свечою почти в глаза.

— Вот она!! Слава Богу!

Словно бы вдруг, безо всякого предупреждения, наступила ночь: темнота упала на маленький дворик и галерею.

Сперва Нелли увидела лицо Роскофа, освещенное прыгающим огнем. За ним угадывалась еще одна фигура, верно отец Модест. Сквозь темноту постепенно проступали предметы, коих раньше вовсе не было. Притом предметы самые дурацкие. У стены громоздились складные лесенки и длинные палки с колпачками, какими тушат свечи. Задетые Неллиным подолом, посыпались щетки, остро пахнущие паркетным воском.

— Что за гиль, я-то думала, сия дверь в древнюю Финикию, а не в кладовку, — заметила Нелли обескураженно.

— В известном смысле, в известном смысле, — произнес Венедиктов. Теперь это уж был Венедиктов: мушка чернела в темноте на белом его тонком лице. — Разве не по нраву тебе пришлась моя родина? Загробный ее мир вполне отражал земной.

— Гадость твоя родина, — Нелли сосчитала пляшущие на стене тени: одна женская, с вавилонской башней куафюры, и две мужских. Маловато.

— Но довольно. Я, как сумел, потешил дитя, хоть нянька из меня и вправду неважнецкая. — Венедиктов, сложив руки на груди, надменно обернулся к отцу Модесту. — Вить главный игрок за сим столом ты, жрец. И ты вообразил, верно, что сел противу меня с полными руками козырей.

— Довольно будет и одного туза, — отец Модест жестко улыбнулся.

— Глупец! — воскликнул Венедиктов. Тонкие ноздри его раздувались, словно гнев был табаком, который он с наслаждением вдыхал. — Ты мнишь, я хоть каплю обеспокоился, когда вы бежали с покражей?! И то сказать, было отчего! Полугода не прошло, как ты сумел прознать, что в ларце Сабуровых мне надобна была единственно корона. Это правда, правда и то, что ради нее я погубил мальчишку. Что сделать, молодой Сабуров был не из тех, которые могут быть мне слугами. Да, в сей короне моя погибель. Да только понимал бы ты, уж одно то, что вы ею мне грозите, — веский резон мне быть спокойну. Знали б — не грозили, верней сказать, грозили б не ею!

— А отчего б тебе просто не уничтожить корону, заполучивши в руки? — спокойно спросил отец Модест. Лицо его странно напряглось, и не вязалось это с легкою речью. Он ищет последнее звено, но еще не нашел его, поняла Нелли. Надобно думать и самой, покуда бес проведен за нос.

Куда делась тень? Куда он ее дел?

— А я вить не из того ее искал, что боялся через ту корону погибнуть! Вот тебе и ответ. Надобно мне было разгадать одну загадку. Но даже девчонка-оракул без меня не способна проникнуться памятью короны. С первого взгляда видать, что она негритянке не кровная внучка, — собственная шутка Венедиктову понравилась. — Я мог и хотел ей помочь надеть корону не без толку. Что поделаешь, смерть мою она б тоже увидала заодно, так что после пришлось бы ее убить. Корону б я расплавил, а камень разбил, но это уж потом. Ну да не в том дело. Дело в том, что у тебя одни шестерки без козырей. Сознаешь ли ты, нещасный, какой глупостью было заявляться ко мне с такими картами?

Нечего слушать, что там бес болтает, подумала Нелли. Вне сомненья, и отец Модест не слушает. Но отец Модест не видал того, чего она, Нелли, только что видела. А видела она, как тень сперва была, а затем исчезла. И падала сия тень тогда, когда Венедиктов был в настоящем своем облике, не Венедиктовым, а Хомутабалом. Значит, исчезла тень, а верней сказать, спрятал он ее, когда превращался из Хомутабала обратно в Венедиктова. Ах незадача, вить то было в темноте! Ан нет!! Превращенье-то началось как раз с исчезновения тени! Сказал ли он что-нибудь заклинательное? Нет, вовсе ничего не говорил. И ничего не делал, стоял себе, уперевши палец в скулу, и сей изящный жест куда больше подходил светлокудрому Венедиктову, чем уроду с мокрой серой кожей! Ни мушки, ни кружева лысым монстрам не личат, как и изящные жесты. Мушка!

Нелли не сдержалась от резкого движенья, и вощеные щетки опять застучали по полу.

— Так ты вить не знаешь, чего мне от тебя надобно. Вдруг есть о чем поторговаться? — Голос отца Модеста звучал словно издалека. Пустое, он так болтает, зря.

Хомутабал коснулся лица как раз там, где у Венедиктова прилеплена мушка! Всегда в том же самом месте, хотя у модников есть вить какой-то язык, куда клеить мушки смотря по уморасположению!

Угадала она или нет? Ах, кабы знать!

— Уж будто ты не боишься меня, когда я в негритянской короне? — спросила Нелли предерзким голоском. — Коли человек, что ее носит, посмотрит тебе близко прямо в глаза, твоя жизнь уйдет в черный камень! Я знаю, было у меня виденье! Глаза в глаза, попробуй, погляди!

— И ты, жрец, веришь отроковице настолько, чтоб с ее слов противу меня идти? — Венедиктов все веселился. — Посудил бы сам, корона, хоть и царская, да народ тех царей был нам рабы! Пусть та, что ее надела, стала царицею арада, да только чего мне бояться царицы рабов?

— Сказать всякое можно, слова ничего не значат. А вот сделай, как она просит, небось не хочешь?

Он понял, отец Модест ее понял! Нелли запрыгала бы, когда б не эти ходули. Впрочем, и лучше, что ходули, прыгать-то рано.