Ларец - [19]

— До свету нет, но раньше полудня.

— Значит, раньше полудня нельзя нам останавливаться, мы ведь с тобой конокрады, Платон!

— Типун тебе на язык, услышит кто… Еще шагом версту, а там опять припустим.

Один лишь раз за ночь из расступившейся лесной стены мигнула двумя золотистыми глазами доброго зверя приземистая постройка постоялого двора. У длинной коновязи вдали заржала лошадь. Нард вскинул голову, заржал в ответ. Стукнула дверь: на пороге появился человек, вскинул руку к глазам, вглядываясь в темноту — верно был это хозяин двора или станционный, чаявший гостей. Нелли пустила в ход шпоры.

— Как думаешь, это постоялый двор был или станция?

— Да нам-то что?

Различия вправду не было: Нелли не доводилось видеть ни того ни другого. Когда ездили к бабушке Агриппине Ниловне, она спала и кушала в карете, а размять ноги маменька позволяла только в лесу или на лугу, но никак не в «грязных» людных местах.

Прежде чем небо на востоке побледнело, ельник сменился липами, а липы и ясени вывели к широкой реке. Верно, была это Чара, во всяком случае, если всадницы не сбились с пути. Под копытами гулко загудел деревянный настил моста: за перилами показались заросли ивняка, белая полоса песчаной косы, черные резвые волны в белых кудряшках пены. Ветреной была эта ночь, и она нравилась, очень нравилась Нелли.

Волны сменились крутым склоном, деревянный настил — белесой пыльной дорогою. Дорога увела в скучные поля. На холодном малиновом зареве выступил крест колокольни. Нелли вспомнила, как кто-то из соседей рассказывал родителям, как в Европе, стоя рядом с одной деревенской церковью, можно разглядеть церковный шпиль деревни справа и церковный шпиль деревни слева. Экая теснота!

Мычали коровы: деревня просыпалась. Простоволосая девочка лет шести, в одной рубашке, гнавшая гусей за околицу, застыла с хворостиной в руках и уставилась на проезжающих.

За деревней раскинулись некошеные, окутанные золотистым туманом луга. В их благоухании висела далекая и звонкая металлическая дрожь. Обогнув холмик с тремя маленькими березами, девочки увидели ровную цепочку косцов, явившуюся подвижною границей меж гладкой и лохматой частями луга.

— Бог в помощь! — крикнула с коня Нелли, невольно подражая Кирилле Ивановичу.

— Благодарствуйте! — дружно отозвались мужики.

Девочки миновали два голых луга, полосатых от грядок скошенной травы. На третьем лугу сено было уже собрано в копенки и даже сложено в один высокий стог.

— У-фф! Вот уж где отдохнем! — Катя свернула с дороги.

— В стогу?

— Милое дело в сене-то спать! — Катя спешилась. — Ох, ноги гудят!

За нею спрыгнула и Нелли. Ноги не просто гудели: их словно вообще не было. Нелли не чувствовала собственных шагов по скошенной траве. Но ступали эти бесплотные ноги как-то не так и не туда.

Покуда Нелли, выписывая ногами мыслете, кое-как брела к стогу, Катя, приняв у нее повод, вела под уздцы лошадей. Нелли опустилась на землю, вытянула ноги, блаженно ощутив за спиной пахучие колющиеся стебли. Черная шляпа-треуголка съехала ей на нос. Поправить рука уже не поднималась, да и не было надобности — закрывались глаза.

— Теперь уж можно не спешить так-то, — приговаривала Катя, бесстрашно наклоняясь с путами к копытам. — Далеко мы от дому, так-то далеко. Никто нас здесь не знает. Расседлаю, да постелем попоны внутри стога, ох и поспим.

— По очереди будем спать? — выговорила Нелли, не открывая глаз.

— Да вот еще! Кого среди бела дня караулить?

— А лошади?

— Далеко не уйдут, я их спутала… Спутал… Сена пощиплют, попьют из ручейка…

— А не сведут?

— Дважды-то за день тех же коней? — Катя расхохоталась. — На миру чужое добро спокойно лежит, а кому сюда прийти, кроме косцов?

С этими словами Катя запихнула попоны в узкую щель стога, протиснулась следом и закопошилась внутри.

— Слушай, а в стогу змей нету?

— Змеи везде есть, — Катя высунула голову из щели. — Только я же попоны кладу, змея от конского пота как от огня бежит!

— Правда? Я, по-моему, с головы до ног им вся пахну… Весь…

— Ну так. А седла под голову, — Катя наклонилась над расстегнутыми арчимаками. — Эх, печенья-то все Парашке достались!

— А ведь верно! И курица у нее в свертках… Похоже, и нам сено жевать. Ну да неважно, я есть не хочу, а ты?

— Да уж поел бы, хотя поспать впрямь важнее. После разберемся. — Катя запихнула в стог второе седло. — Ты полезай!

В стогу оказалось не так уж темно. Травяной дух был здесь густ до того, что кружил голову. Нелли со вздохом растянулась на войлоке.

— Буду спать в сапогах, как шведский Карл. Здорово!

— Какой такой Карла?

— Которого Государь Петр Великий побил. Он все хвастался, что солдатских сапог не снимает.

— Чем только побитый не хвастает. — Катя свернулась клубочком. — Ох хорошо мужское-то платье… Век бы носила.

Катя уснула мгновенно. Дремота же, объявшая Нелли, никак не переходила в сон. Быть может, из-за того, что все мышцы ее гудели от долгой скачки. Ноги теперь чувствовались, но очень болели. Ныли плечи, тянула поясница. Глаза то закрывались, то, независимо от Нелли, раскрывались вновь. Взгляд скользил в сумраке травяного шатра, останавливался на светлом треугольнике входа, слеп, вновь приглядывался к жердинам, удерживающим сено, к арчимакам, сложенным Катей в ногах, различал фигуру человека, присевшего на корточки рядом с арчимаками.