Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - [98]
Борис потребовал разговора с двумя сыновьями наедине. В 11 вечера они стояли у постели отца. Он велел им держаться подальше от запутанной части его заграничного наследства – романа, денег и связанных с ними сложностей. Он также попросил их взять на себя заботу об Ольге. Когда они вышли из комнаты, его дыхание стало затрудненным.
Марфа Кузьминична хлопотала над ним. Борис прошептал: «Не забудьте завтра открыть окно». Когда приближалась агония, она взяла его голову в ладони.
В 23:20 Борис Пастернак умер.
К шести утра Ольга пришла повидаться с Марфой, которая сдала смену. Медсестра быстрым шагом приближалась к перекрестку. Увидев Ольгу, Марфа низко опустила голову. Ольга сразу все поняла. Рыдая, женщины обнялись. «Он умер, – повторяла Марфа[603], – он умер».
Марфа рассказала Ольге, что в день смерти Борис сказал: «Кому будет плохо от моей смерти, кому? Только Лелюше будет плохо, я ничего не успел устроить; главное – ей будет плохо».
Охваченная слепящей, безнадежной скорбью, Ольга бросилась к «Большой даче», взбежала на крыльцо и распахнула дверь. Ее действия были неосознанными. «Не помню уж как, но я тут же оказалась на «Большой даче». Никто не задержал меня у входа». Домработница провела Ольгу к телу Пастернака, которое лежало в «музыкальной» комнате.
«Боря лежал еще теплый, руки у него были мягкие, и лежал он в маленькой комнате, в утреннем свете. Тени играли на полу, и лицо еще было живое и совсем не похожее на застывшее…»
Опустившись на колени у постели возлюбленного, Ольга слышала в мыслях его голос. Слова стихотворения «Август» из цикла «Живаго» звучали над ней. Ольга никак не могла знать, что последняя строфа этого стихотворения, которое слышалось ей так отчетливо, будет впоследствии выгравирована по-русски на оксфордском надгробии семьи Бориса – его матери Розалии, отца Леонида и сестер Жозефины и Лидии, чей прах захоронен там.
В течение получаса Ольгу никто не беспокоил. Рыдая рядом с телом Бориса, Ольга вспоминала пророческие слова из «Доктора Живаго»: «Да, все сбылось.[605] Все самое худшее. Все шло по вехам этого рокового романа. Он действительно сыграл трагическую роль в нашей жизни и все в себя вобрал». Прощание Лары с Юрием Живаго после его смерти, кажется, звучит эхом последнего «прости» Ольги Борису:
«Вот и снова мы вместе,[606] Юрочка. Как опять Бог привел свидеться. Какой ужас, подумай! О я не могу! И Господи! Реву и реву! Подумай! Вот опять что-то в нашем роде, из нашего арсенала. Твой уход, мой конец. Опять что-то крупное, неотменимое…
Прощай, большой и родной мой, прощай моя гордость, прощай, моя быстрая глубокая реченька, как я любила целодневный плеск твой, как я любила бросаться в твои холодные волны».
И – ответом – его прощание с Ларой:
«Прощай, Лара, до свидания[607] на том свете, прощай, краса моя, прощай, радость моя, бездонная, неисчерпаемая, вечная… Больше я тебя никогда не увижу, никогда, никогда в жизни, больше никогда не увижу тебя».
Скорбь сужает поле зрения, стирая границы сознания. Ольга, смутно осознавая присутствие родственников Пастернака, столпившихся за дверью комнаты, спотыкаясь, вышла из дома к воротам, где ждали ее Митя и Марина. Они вместе помогли Ольге дойти до «избушки».
Надо было что-то делать, и Ольга с Митей на такси поехали в Москву, на квартиру к Ирине. «Мать была спокойней,[608] чем я ожидала. Она плакала (но истерики не было), все время только повторяла: «А говорили, что он изменился, постарел. Неправда! Неправда! Он такой же, молодой, теплый, красивый…»
Несмотря на то что смерть Пастернака стала главной международной новостью в любой крупной иностранной газете, в советской прессе о смерти писателя не сообщалось. Соболезнования стекались со всего мира. Но в Москве царило глухое молчание. Фельтринелли в своем заявлении сказал: «Смерть Пастернака[609] – удар, такой же тяжкий, как потеря лучшего друга. Он был воплощением моих нонконформистских идеалов, соединенных с мудростью и величайшей культурой».
Похороны были назначены на четыре часа дня в четверг, 2 июня. Наконец, накануне на обороте последней страницы «Литературной газеты» вышла маленькая заметка: «Правление Литературного фонда[610] СССР извещает о смерти писателя, члена Литфонда, Пастернака Бориса Леонидовича, последовавшей 30 мая с. г. на 71-м году жизни после тяжелой, продолжительной болезни, и выражает соболезнование семье покойного».
О времени и месте проведения панихиды не было сказано ни слова. Объявления, написанные от руки на больших листах бумаги или на страничках, вырванных из тетрадей, расклеивали в электричках, рядом с кассами московского Киевского вокзала, на платформе станции Переделкино. Трогательная дань памяти Бориса: когда милиция срывала развешанные объявления, на их месте сразу же появлялись новые с текстом: «Товарищи! В ночь с 30 на 31 мая 1960 г. скончался один из Великих поэтов современности Борис Леонидович ПАСТЕРНАК. Гражданская панихида состоится сегодня в 15 час. ст. Переделкино».
