Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго» - [63]

Борис был в огороде – одетый в рабочую одежду, он обрезал кусты. Увидев нежданных гостей, он «подошел с широкой улыбкой, распахнул калитку и протянул руку для приветствия»; по словам Д’Анджело, рукопожатие его было крепким.[376] Он пригласил гостей присесть вместе с ним на солнышке и указал на две деревянные скамейки. Борис задал вопрос о происхождении фамилии Серджо, которая буквально переводится как «ангельский». Д’Анджело объяснил, что его фамилия имеет византийское происхождение и встречается в Италии не так уж редко. Это послужило поводом для разговора – или, точнее, монолога Бориса – о родине гостя. Борис пояснил, что был в Италии в 1912 году, когда учился в Марбургском университете. Тогда он побывал в Венеции и Флоренции и хотел ехать дальше, в Рим, но у него вышли все деньги, так что ему пришлось вернуться в Германию. В характерной для него манере[377] он затем прервал сам себя и спросил молодых людей, ради чего они хотели с ним встретиться.

Д’Анджело начал заготовленную заранее речь. Он отлично говорил по-русски, лишь изредка обращаясь за помощью к Владимирскому, чтобы тот перевел отдельное слово или фразу. Объяснил, что выступает как агент нового предприятия Джанджакомо Фельтринелли, Feltrinelli Editore, и что это издательство заинтересовано в публикации романа Бориса. Пастернак жестом прервал его. «В СССР,[378] – сказал он, – роман не выйдет. Он не вписывается в рамки официальной культуры». Д’Анджело выразил уверенность, что это предсказание «грешит пессимизмом». Он возразил, что о публикации книги уже объявлено на советском радио и что после смерти Сталина идет смягчение цензурных ограничений и растет восприимчивость к новым идеям. Он объяснил Борису, что теперь, когда Сталин мертв, а генеральным секретарем партии стал Никита Хрущев, все на Западе говорят об оттепели, об ослаблении репрессий и контроля. (Этот термин «пошел в народ» из новеллы Ильи Эренбурга «Оттепель», опубликованной в 1954 году в «Новом мире».)

Д’Анджело сделал Пастернаку «разумное» предложение: «Вы передадите мне копию[379] «Доктора Живаго», дабы Фельтринелли, не мешкая, занялся переводом его на итальянский язык, опередив тем самым других западных издателей, – говорил он. – При этом, естественно, издатель обязуется не публиковать итальянский перевод до выхода романа в свет в СССР».

Снедаемый желанием получить рукопись и оправдать жалованье, получаемое от богатого итальянца, Д’Анджело явно не представлял, на какой риск пойдет Пастернак, отдав рукопись в руки иностранцев. Зато Борис прекрасно знал,[380] что несанкционированная публикация романа на Западе до того, как он выйдет в Советском Союзе, может привести к обвинениям в нелояльности, подставив под удар его самого и его семью. И, разумеется, Ольгу.

Борис умолк. «В какой-то момент я понимаю,[381] что писатель слушает меня вполуха, погруженный в свои раздумья, – вспоминал Д’Анджело, – я возвращаюсь к своему предложению, стараясь говорить еще яснее и убедительнее».

После паузы, во время которой все затаили дыхание, Борис сказал: «Оставим в покое вопрос,[382] выйдет или нет советское издание. Я готов отдать Вам роман при условии, что Фельтринелли пообещает мне передать его, скажем, через несколько месяцев крупным издателям других стран, прежде всего Франции и Англии. Что Вы об этом думаете? Можете связаться с Миланом?» Д’Анджело заверил его, что это не только возможно, но и неизбежно, поскольку Фельтринелли непременно захочет продавать права на книгу за границу.

Борис попросил позволения отлучиться на минуту и направился в дом. Вскоре вернулся, неся в руках объемистый сверток в газетной бумаге. В рукописи было 433 страницы[383] текста, напечатанного через один интервал, и она состояла из пяти частей. Каждая часть, переплетенная в бумажную или картонную обложку, была сшита двойной нитью, завязанной узлами. Первая часть была датирована 1948 годом, и страницы пестрели авторскими поправками, сделанными от руки.

«Это «Доктор Живаго»,[384] – сказал Пастернак, отдавая сверток. – Пусть он увидит мир». Д’Анджело взял сверток,[385] объясняя, как удачно вышло, что он сможет лично доставить рукопись Фельтринелли, поскольку через пару дней планирует поехать в Европу.

Незадолго до полудня,[386] через два часа после знакомства, Пастернак стоял у садовой калитки, прощаясь с молодыми людьми. Когда они собирались уходить, Борис взглянул на Владимирского и Д’Анджело с выражением «дружелюбной иронии» и сказал: «Отныне вы приглашены на мой расстрел».

Ранним вечером того же дня Ольга возвращалась после продуктивной поездки в Москву: она снова обходила издательства в городе. Борис поспешил встретить ее с поезда. Она была полна воодушевления: «Новый мир» подтвердил намерение опубликовать выдержки из романа. Не успела она сообщить эту ободряющую новость, как Борис уже взволнованно говорил ей:

– А ко мне, Лелюша, сегодня приходили[387] на дачу, как раз когда я работал, двое молодых людей. Один из них такой приятный юноша, стройный, молодой, милый… ты бы в восхищении от него была! И знаешь, у него такая фамилия экстравагантная – Серджио Д’Анджело. Понимаешь, этот самый Д’Анджело пришел ко мне с человеком, который как будто представитель нашего советского посольства в Италии; фамилия его, кажется, Владимиров. Они сказали, что слышали сообщение Московского радио о моем романе, и Фельтринелли, один из крупнейших издателей Италии, заинтересовался им. А Д’Анджело этот по совместительству работает