Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - [106]

«Пастернак сказал мне, что намеками ему было предложено взять на себя роль Маяковского в деле прославления вождя. Но Пастернак пришел от этого в такой ужас и умолял не рассчитывать на него; к счастью, никаких мер против него не было принято».

Баевский отмечает: «Пастернак получил и часть благ, которые выделялись по указанию вождя художественной и научной элите: квартиру в Лаврушинском, большую дачу в Переделкине, лечился он в кремлевской больнице».

Цитата 7.

Галина Нейгауз, жена Станислава Нейгауза, с 1931 года воспитывавшегося в доме Пастернака, вспоминает, что Борис Леонидович рассказывал ей о телефонных звонках к нему лично Сталина. Галина Нейгауз рассказывала:

«Однажды Сталин сообщил, что один его друг пишет стихи, и ему хотелось знать мнение Пастернака о них. Поняв, что это стихи самого Сталина, Пастернак стал объяснять, что ему трудно судить о чужих стихах. <…> Через несколько дней Пастернаку привезли стихи, довольно примитивные и неинтересные. Борис Леонидович мучительно думал, как ему об этом сказать, но звонка долго не было, и он успокоился. Неожиданно раздался звонок. И Пастернак решительно сказал, что стихи плохие и „пусть друг лучше занимается другим делом, если оно у него есть“. Помолчав, Сталин сказал: „Спасибо за откровенность, я так и передам“. После этого Пастернак ожидал, что его посадят».

Митя обратил мое внимание:

— Ни в одной из многочисленных публикаций Евгения Борисовича о Пастернаке ни слова не сказано о беседах с ним папочки на тему разговоров Пастернака со Сталиным. Ведь «главная линия жизни Пастернака проходит вне досягания и понимания Евгения, ведомая только Ольге Всеволодовне».

Цитата 8.

Ондра Лысогорский, чешский поэт, друг Пастернака, свидетельствует: «Борис Пастернак рассказывал мне, как в 1936 году его позвал к себе Сталин. В то время повсюду шли аресты. Пастернака бойкотировали, не печатали».

«Ивинская близка к истине, — отмечает Баевский, — написав в своей книге: „Мне кажется, что Пастернак и Сталин противостояли один другому в необыкновенной молчаливой дуэли“»[342].

В одной из наших бесед в 1993 году о романе «Доктор Живаго» Ольга Всеволодовна рассказывала:

После моего освобождения, когда я постоянно жила в Измалкове, Борис Леонидович возвращался в разговорах к моему сталинскому аресту. Сталину доложили о содержании глав романа, которые читал Пастернак друзьям и знакомым. Вождь хотел, чтобы в роман вошла и его личность в достойном революционном ореоле. Потому с весны 1947-го он начал посылать Пастернаку острые сигналы, но Боря на них не реагировал, продолжая создавать «антиреволюционное» произведение. Тогда Сталин нанес свой коронный, многократно опробованный удар — арестовал любимую женщину поэта, которая ждала от него ребенка. Сталин был уверен, что получит от Пастернака покаянное письмо и оду к своему 70-летию, 21 декабря 1949 года. Об этом мне говорил Фадеев в начале мая 1956-го. Но Пастернак, как он писал в автобиографическом очерке, после 1936 года навсегда отвернулся от бесчеловечной советской власти, уничтожавшей лучшую часть народа России. И уже ничто не могло заставить его славословить кремлевского убийцу.

Завершая свое исследование «Пастернак и Сталин», Баевский делает вывод:

Обращает на себя внимание, что все четыре (!) мемуариста свидетельствуют со слов Пастернака. Трудно предположить, что Пастернак их всех мистифицировал[343], тем более что трем из них (Ивинской, Горгунгу и Лысогорскому. — Б. М.) он рассказывал о контактах со Сталиным при жизни вождя. В 30–50-е годы имя Сталина было окружено такой аурой (то есть страхом. — Б. М.), что рассказчик должен был держаться фактов с предельной точностью, а слушатели запоминали (тем более если вели записи в дневнике. — Б. М.) со всей доступной им тщательностью.

Еще несколько слов к «сталинской теме».

В упомянутом интервью американской газете «Панорама» Евгений Борисович говорит, что он обращался к Коме Иванову для определения «вранья» в воспоминаниях Ивинской о встрече Пастернака со Сталиным. На мой взгляд, ясным ответом на этот вопрос Евгения Борисовича стал рассказ Вячеслава Иванова на канале «Культура» в 2003 году, где Кома говорил о встречах своего отца, писателя Всеволода Иванова, со Сталиным. На этих встречах вождь требовал читать горячие куски из рассказов и повестей Иванова, где давались сцены противостояния красных и белых с жестокими эпизодами казней и расстрелов. Это, по словам Всеволода Иванова, вызывало у Сталина явный восторг, и он говорил Коме: «Сталин по натуре был садистом».

Думаю, Евгений Борисович не станет и Кому причислять к ряду вышеупомянутых «врунов».

Интересным комментарием к этой теме стали письма Пастернака, появившиеся через 60 лет в томе 9 «собрания сочинений и переводов писем». Вернувшись из чистопольской эвакуации в 1943 году, Пастернак обнаружил, что его как нелауреата записали в писатели второй очереди по снабжению пайками. Поняв, что руководство СП забыло о его знакомстве со Сталиным, Пастернак обращается к первому секретарю Московского горкома ВКПб Щербакову.

Щербаков в 1934–1935 годах руководил московскими писателями, опекал Пастернака на Парижском конгрессе и сопровождал при его возвращении в Россию через Англию. Щербаков как советский вожак писательской массы знал о встрече Пастернака со Сталиным. В письме от 16 июля 1943 года к Щербакову Пастернак пишет: