Лара - [3]

Смех губы лишь кривил — и застывал,

И никогда во взоре не сиял.

Все ж этот взор и мягким был порой,

Не с черствой, значит, он рожден душой;

Но тут же он хладел, как бы стыдясь

Той слабости, что в гордость пролилась,

Не снисходя сомненья разогнать

В тех, кто его боялся уважать.

Он сам терзал то сердце, что в былом

От нежности изнемогало в нем;

На страже скорби, он в душе растил

Лишь ненависть — за то, что так любил.

XVIII

Все презирал он, что видал вокруг,

Как если б вынес худшие из мук.

Он странником был в этом мире, он,

Как скорбный дух, сюда был занесен.

Средь черных грез он в бури сам себя

Кидал, случайно лишь не погубя,

И не сгубил — напрасно: сам о том

Жалел он, вспоминая о былом.

Любить способный больше, чем любой,

Кто облик носит на земле — земной,

В мечтах о благе он занесся ввысь,

И в холод зрелый те мечты влились.

Гонясь за тенью, тратил он года

И силы, неценимые тогда;

И вихрь страстей врывался в жизнь его,

В безумье не щадящий ничего;

И гибли чувства лучшие в борьбе

Средь диких дум о яростной судьбе.

Но в гордости он не себя винил,

А лишь Природу, буйство низких сил;

Свои грехи он возлагал на плоть,

Что червь сожрет, душе ж — не побороть.

Добро со злом смешав (какой итог!),

Он в актах воли рад был видеть рок;

Чужд себялюбья мелкого, порой

Он для другого жертвовал собой;

Не долг, не жалость были в этом, нет

Лишь извращенность мысли, гордый бред,

Что лишь ему все можно, все равно,

Что так другому делать не дано;

Опасный путь: такая страсть могла

Его вовлечь в преступные дела;

Ему равны падение и взлет,

Лишь бы из тех, среди кого живет

И разделять чью долю осужден,

Добром иль злом мог выделиться он.

Полн отвращенья, дух его больной

Ввыси, над миром, трон поставил свой,

И холодно он дольний мир следил,

И кровь ровней бежала в недрах жил;

Не знать бы ей, что значит грешный зной,

И вечно течь струею ледяной!

Все ж он с людьми путем обычным шел

И то же делал, те ж беседы вел

И логику не рушил напролом:

Безумен сердцем был он — не умом.

Чужд парадоксам, он своих идей

Не обнажал, чтоб не задеть людей.

XIX

Таинственный и замкнутый для глаз,

При нежеланье выйти напоказ,

Он знал искусство (иль рожден был с ним)

Свой образ в душу заронить другим.

Не то, чтобы любовь или вражду,

Все, что назвать нетрудно на ходу,

Внушал он, но, кто раз его видал,

Тот встречи никогда не забывал;

С кем говорил он, — после долго тот

Небрежных слов продумывал полет;

Как? — не понять, — но был неотразим

Для всех он, кто водил беседу с ним;

Он в сложном чувстве воплощал с тех пор

В них образ свой. Пусть краток разговор,

Но отвращеньем иль влеченьем вмиг

Он в душу (каждый чувствовал) проник.

Для вас он тайна, но уже пути

К вам он сумел (вдруг видите) найти

И овладеть. С самим собой вразрез

К нему вы сохраняли интерес;

С тем обаяньем вам не совладать:

Казалось, — запрещал он забывать!

XX

Шло празднество. Тьма рыцарей и дам

Вся знать, все богачи — собрались там.

Был зван и Лара; знатен он; почет

Его всегда у Ото в замке ждет.

Весельем потрясен блестящий зал;

Все удалось — и пир, и пышный бал.

Веселый танец мчит красавиц рой,

Слив грацию с гармонией живой;

Жар нежных рук и молодых сердец

В счастливых узах слиты наконец;

При виде их в угрюмых взорах — свет:

Старик припомнит радость юных лет,

И грезит Юность, что с земли она

На крыльях счастья ввысь унесена!

XXI

С приязнью их и Лара созерцал;

Коль был он смутен, — значит, взором лгал|

Беззвучно проносившихся пред ним

Красавиц наблюдал он, недвижим,

Став у колонны, руки сжав крестом.

Но странно: он не замечал притом,

Что мрачный взгляд в него вперен в упор:

Он дерзостью бы счел подобный взор.

Но вот — заметил. Незнакомец тот

Его лишь, видно, взором стережет,

Зловещ, настойчив. Обликом — пришлец,

Еще таился он, — но наконец

Скрестились взоры: был допрос в одном

И удивленье гневное в другом.

В глазах у Лары вспыхнул огонек

Неясных подозрений и тревог,

А тот явил в лице тяжелом вдруг

Смятенье чувств, не понятых вокруг.

XXII

«Он!» — вскрикнул незнакомец. Этот крик,

Вмиг повторен, во все углы проник.

«Он? Кто же он?» — бежит из уст в уста,

Пока молва не долетает та

До слуха Лары. Вспугнуты сердца

И вскриком, и глазами пришлеца,

Но Лара и не дрогнул; в глуби глаз

Блеск удивленья первого погас;

Он все стоял, оглядывая зал,

Хоть незнакомец глаз не опускал

И вдруг сказал, от смеха дрогнув весь:

«Он! Как он здесь? Что делает он здесь?»

XXIII

Чрезмерно было, чтобы Лара снес

Столь дерзко угрожающий вопрос.

Чуть сдвинув брови, но невозмутим,

Без вызова, но тоном ледяным

Сказал он дерзкому: «Меня зовут

Лара. Коль ты с другими равен тут,

Вниманию, столь вежливому, я

Отвечу, ничего не потая.

Я — Лара. Спрашивай еще, прошу:

Готов ответить, маски не ношу».

«Да? А подумай. Иль вопроса нет,

Что слух пронзит, хоть в сердце есть ответ?

Не узнаешь? Вглядись: ведь, может быть,

Хоть память ты еще не смог сгубить.

Тебе вовек не расплатиться с ней:

Забыть не смеешь до скончанья дней!»

Взор Лары медлил, но узнать не мог

(Иль не хотел); с презреньем Лара вбок

Отвел глаза и головой качнул,

И спину к незнакомцу повернул,

Надменно не ответив ничего,

Но жестом тот остановил его:

«Лишь слово! Я приказываю: стой!

Ответь, как рыцарь, равному с тобой!

Коль ты таков, как был… Не хмурь бровей: