Land Hell [= Сопротивляющиеся] - [8]

If you can keep your head when all about you

Are losing theirs and blaming it on you,

If you can trust yourself when all men doubt you

But make allowance for their doubting too;

Тут я вдруг вспомнил, что ребенок может не понимать английского, а точнее, однозначно его не понимает, я перешел на русский перевод С. Маршака, который при всем моем уважении к Киплингу, мне нравился больше. Как и вообще русский язык, который бесспорно выигрывает перед английским во всем, кроме, быть может, лаконичности, что в стихах, согласитесь, не самое главное.

— О, если ты покоен, не растерян,

Когда теряют головы вокруг,

И если ты себе остался верен,

Когда в тебя не верит лучший друг,

И если ждать умеешь без волненья,

Не станешь ложью отвечать на ложь,

Не будешь злобен, став для всех мишенью,

Но и святым себя не назовешь,

И если ты своей страдаешь страстью,

А не тобою властвует она,

И будешь тверд в удаче и несчастье,

Которым, в сущности, цена одна,

И если ты готов к тому, что слово

Твое в ловушку превращает плут,

И, потерпев крушенье, можешь снова

Без прежних сил — возобновить свой труд,

И если ты способен все, что стало

Тебе привычным, выложить на стол,[15]

Все проиграть и вновь начать сначала,

Не пожалев того, что приобрел,

И если можешь быть в толпе собою,

При короле с народом связь хранить

И уважая мнение любое,

Главы перед молвою не клонить,

И если можешь сердце, нервы, жилы

Так завести, чтобы вперед нестись,

Когда с годами изменяют силы

И только воля говорит: «Держись!»

И если будешь мерить расстоянье

Секундами, пускаясь в дальний бег,

Земля — твое, мой мальчик достоянье!

И более того, ты — Человек!

Слово Человек в новых условиях, с новыми хозяевами жизни обрело особенное значение. Хотя боюсь, что весь мой пафос был скорее внутренним самолюбованием, ибо мой юный друг едва ли мог в полной мере оценить, или точнее ощутить, произносимых мною слов. Однако, с другой стороны, это должно было отложиться в его подсознании, и Бог знает, когда-нибудь сыграть свою роль в формировании этой еще не вполне сформировавшейся личности. А может, и нет. Романтики вроде меня всегда наделяют людей несвойственными им качествами.

— Я как-то слышала, что злые люди обычно бывают сентиментальными, раздался у меня за спиной голос Тани.

— Ты неправильно запомнила, это сентиментальные люди обычно бывают злыми, — ответил я ей как-то спонтанно, не давая времени разуму на обдумывание. — Жизнь вообще не располагает к доброте. Но наша злость, она особенная. Она направлена против несентиментального зла, и потому она добрая. Вот помнишь…

Тут я осекся. Вы, должно быть, догадались, какой пример хотел привести мой язык. Но на сей раз разум не дал ему возобладать.

— Да что тут говорить. Пойдемте лучше ужинать.

* * *

Ночью небо окрасилось всеми цветами радуги, являя нашему взору сказочные картины ненашенских мест, монументально запечатленные в величественных изображениях. Среди них выделялась фигура одной эльфиянки, или как там ее. О, она была прекрасна.

Но я не хотел выражать удовольствие по поводу искусства захватчиков и разрушителей нашего мира. И потому, плюнув, пошел спать.

Глава 6.

Проснувшись, я опять долго не мог понять, где я. Но на этот раз это уже не было так шокирующе. Как ни вертите, человек — животное, и ко всему привыкает.

Таня уже достаточно давно встала, и наскоро готовила завтрак. Дети еще спали. Я встал и направился на кухню. Помочь ей с завтраком, и… Но, в общем, это не важно.

* * *

Дети ели плохо, и чтоб как-то их растормошить я рассказал первый пришедший на ум анекдот. Как это всегда бывает не самый лучший:

Летит Санта Клаус над голодающей Эфиопией. Голодные дети приветствуют его:

— Здравствуй, Санта Клаус!

— Здравствуйте, дети. С Рождеством вас.

И летит дальше.

— А подарки?

— А подарки получат только те дети, которые хорошо кушали. — последняя фраза произносилась назидательным тоном воспитателя детского сада.

Юмор анекдота был черный, чернее некуда, и дети не очень-то его восприняли.

— Хороший анекдот, — первой отозвалась Таня, — Как раз под ситуацию. Кстати, я в детстве думала, что Санта Клаус и ку-клукс-клан как-то связаны.

— И неудивительно. Ничего не имею против ни африканцев[16], ни ку-клукс-клана, но их Санта Клаус точно дарит подарки только тем детям, которые и так хорошо кушают.

Ох уж эта моя социальная позиция! Как я ее не люблю. Но, будучи сильнее меня, она помимо воли прёт во все щели, в том числе и в не очень подходящие моменты.

— А наш Дед Мороз? — переспросила Таня.

Дед Мороз. Как-то неожиданно на меня повеяло детством. Ранним детством, не очень, может быть, богатым, но зато очень счастливым. Детством, в котором было все, как раз кроме Деда Мороза. Ни у папы, ни у мамы на работе не организовывали ряженых, и когда я спрашивал, почему ко мне, как к соседской детворе, не приходит Дед Мороз, мне отвечали, что он забыл наш адрес. Как же это было обидно! И несправедливо. Тогда я еще не читал «Фауста», и не знал, что правды нет ни на Земле, ни выше.

— А наш Дед Мороз? — повторила вопрос Таня, вырывая меня из омута воспоминаний.

— Наш дед Мороз помогал всем. А если кто и выпадал из его поля зрения, — здесь я поимел в виду себя, но не стал это конкретизировать, — То он и так был счастлив. Ибо наш дед Мороз — был самым дед-морозистым дедом Морозом в мире.