Ланарк: Жизнь в четырех книгах - [207]

Народу в галерее было меньше, чем в прошлый раз. Гости по преимуществу лежали на подушках в нижнем этаже, и Ланарк спешил мимо них, поглядывая направо и налево. Ему вспомнился тонкогубый улыбающийся ротик в просвете темных волос, и он, заметив чей-то смеющийся рот и темные волосы, крикнул:

— Это ты? Ты была со мной?

— Когда?

— В спальне?

— Нет-нет, не я! Может быть, Хельга? Женщина, которая танцует вот там?

Ланарк бросился на танцплощадку с криком:

— Ты Хельга? Ты была со мной в спальне?

— Сэр, — произнес Тимон Кодак, танцевавший с женщиной, — эта леди — моя супруга.

Смех доносился со всех сторон, хотя на площадке танцевала лишь одна пара и играл только один саксофонист. Прочие оркестранты сидели вместе с девушками на разбросанных там и сям подушках, и внезапно Ланарк очень отчетливо увидел Либби. Она прижималась к ударнику, мужчине средних лет в роговых очках. Ее изящно-пухлое юное тело льнуло к нему, дрожа мелкой дрожью, плечо она норовила втиснуть ему под мышку, грудью касалась его бока. Ланарк поспешил к ней:

— Либби, пожалуйста, это была… это были вы?

— Не-ет! — протянула она с гримасой отвращения. — Нет, конечно.

— Все это ускользает от меня, — всхлипнул Ланарк, закрывая глаза. — Ускользает в прошлое, дальше и дальше. Так было замечательно, а теперь обратилось в издевку.

Кто-то схватил его за локоть, и чей-то голос произнес:

— Возьмите себя в руки.

— Не бросайте. — Ланарк открыл глаза.

Перед ним стоял худой моложавый человечек, стриженный ежиком, в черном свитере, слаксах и парусиновых туфлях. Человечек сказал:

— На вас все смотрят. Я знаю, что вам нужно. Идемте со мной.

Ланарк покорно последовал за ним на верхний этаж, где было совершенно пусто.

— Кто вы? — спросил он.

— Подумайте немного.

В голосе слышались знакомые ноты. Присмотревшись, Ланарк различил небольшие, но глубокие морщинки в уголках глаз и рта, выдававшие, что это гладкое, бледное, ироничное лицо принадлежало человеку отнюдь не молодому.

— Глопи? Не может быть.

— Почему не может?

— Глопи, вы переменились. К лучшему.

— Не могу сказать то же самое о вас.

— Глопи, я одинок. Потерян и одинок.

— Я помогу вам. Посидите здесь.

Ланарк сел за столик. Глопи отошел к ближайшему бару и вернулся с высоким стаканом.

— Вот. «Радуга», — сказал он.

Отпив, Ланарк отозвался:

— Я думал, Глопи, вы работаете лифтом.

— Не годится надолго застревать на одном месте. Чего вы хотите? Секса, так?

— Нет-нет, не совсем, чего-нибудь спокойней и обычней.

Глопи насупился и забарабанил пальцами по столешнице.

— Нужно сформулировать яснее. Подумайте. Мужчина или женщина? Возраст? Позиция?

— Мне хотелось бы женщину давно знакомую, которой я нравился прежде и нравлюсь теперь. Чтобы она приняла меня в свои объятия запросто, мимоходом, словно ей это ничего не стоит. Вначале я покажусь ей холодным и бесчувственным, ведь я так долго жил один, но пусть ее это не отпугнет. Мы спокойно проспим бок о бок всю ночь, потом я перестану ее бояться, к утру приду в боевое состояние и разбужу ее, она меня приласкает, и мы займемся любовью без нервов и суеты. Целый день мы проведем в постели: еда, чтение, блаженные объятия, когда вздумается — любовь, и не будем друг другу докучать.

— Понятно. Требуется типаж матери.

— Нет! — взревел Ланарк. — Не нужен мне типаж матери, типаж сестры, типаж женщины, я хочу женщину, привлекательную женщину, которая любит меня больше всех на свете, но при этом не допекает!

— Вероятно, я смогу вас с такой свести. Так что хватит кричать. Я принесу вам еще коктейль, и мы посетим ваши комнаты в Олимпии. Привлекательные девушки на любой вкус — в Олимпии.

— Мои комнаты? Олимпия?

— Олимпия — это делегатская деревня. Разве вам не говорили?

— Вы сводник, Глопи? — Ланарк принялся за второй коктейль.

— Да. Один из лучших в нашем деле. В такие времена, как это, наши услуги идут нарасхват.

— Какие такие времена, Глопи?

— Вы что, не читаете глянцевых журналов? Не смотрите ток-шоу? Мы живем в эпоху крушения общественных ценностей. В век отчуждения, когда все разобщены. Старые мораль и нормы поведения отмирают, новые еще не пришли им на смену. В результате мужчины и женщины не могут поговорить о том, чего друг от друга хотят. В традиционном обществе, использующем язык цветов, как на Таити, девушка, к примеру, носит за ухом розовый гибискус, что означает: у меня есть хороший поклонник, но я не прочь заиметь и второго. И юношам все становится понятно, так? У европейской аристократии был другой, усложненный сексуальный язык: веера, табакерки, монокли. А в наши дни такого языка нет, и многие доходят до того, что публикуют объявления в газетах. Видели, конечно! «Бухгалтер, сорок три года, обеспеченный, но лысеющий, хобби — астрономия, хочет познакомиться, чтобы завязать длительные отношения, с одноногой девушкой, привлекательной, не обязательно умной, согласной его шлепать». Это никуда не годится. Чересчур много места остается для случайностей. Обществу нужен я, разумный и достойный доверия посредник, с обширными связями и доступом к хорошему компьютеру группы «Тунк — Квидатив — Кортексин».

— Собствно гвря, Глоп, — робко начал Ланарк, — иной раз я бываю… бываю…