Ланарк: Жизнь в четырех книгах - [206]

Чуть погодя Александр заметил:

— От некоторых шуточек у меня мороз подирает по коже.

— Прости.

— Тут ничего не поделаешь. Ты и вправду делегат?

Ланарку льстило, что его узнали, но он твердо отозвался:

— Сейчас нет. У меня отпуск.

С одной стороны берег озерца был, как в бассейне, укреплен насыпью, и на ней лежала мертвая чайка с распростертыми крыльями. Александр всматривался, словно завороженный, и Ланарк поднял чайку. Они оглядели желтый клюв с малиновым пятном под кончиком, гладкую серую спину и снежно-белую, без пятен, грудку.

— Не похоронить ли нам ее? — спросил Александр.

— Без инструментов это будет трудно. Но можно соорудить для нее пирамиду из камней.

Они собрали на берегу голыши и нагромоздили на тельце в блестящих гладкоокрашенных перьях. Александр спросил:

— Что с ней будет дальше?

— Истлеет, и ее съедят насекомые. Тут кишмя кишат красные муравьи, так что скоро от нее останется один скелет. Интересная штука — скелеты.

— Не вернуться ли за ним завтра?

— Нет, понадобится, наверное, несколько недель.

— Тогда прочти молитву.

— Ты говорил, что не веришь в Бога.

— Не верю, но молитву прочитать нужно. Сложи вот так руки и закрой глаза.

Они встали по сторонам высокой, до колен, пирамиды, и Ланарк закрыл глаза.

— Начни с «Господи Боже».

— Господи Боже, — произнес Ланарк, — мы скорбим по этой умершей чайке, тем более что она на вид молодая и здоровая (разве что мертвая). Даруй жизнь многим молодым чайкам, чтобы они наслаждались быстрым полетом и свежим воздухом, не доставшимися этой; и даруй нам всем столько счастья и мужества, чтобы мы, умирая, не почувствовали себя обманутыми; а еще…

Он помедлил. Голос шепнул: «Скажи аминь».

— Аминь.

Что-то холодное кольнуло его в щеку. Он открыл глаза: по темному небу стремительно неслись клочья облаков. Он был один, и у его ног лежали только разбросанные камни и среди них старые кости и перья. «Сэнди?» — позвал он и огляделся. Ничто на вересковой пустоши не говорило о присутствии людей. На западе таяли в облаках два-три закатных луча. Вереск полосовал дождь со снегом; ветер швырнул в лицо Ланарку капли и снежную крупу.

— Сэнди! — Ланарк пустился бежать. — Сэнди! Сэнди! Александр!

Ноги Ланарка утонули в вереске, он споткнулся и упал во тьму. Что-то душило его, он сопротивлялся, но потом понял, что это одеяла, и сел.

Он находился в квадратной комнате с бетонным полом и стенами, отделанными плиткой, как в общественном туалете. Комната казалась большой — вероятно, потому, что в ней не было ничего, кроме унитаза в углу, без стульчака и без ручки, чтобы спускать воду. Ланарк лежал в противоположном углу, на небольшом помосте, покрытом красным линолеумом. Дверь была металлическая, и Ланарк знал, что она заперта. Голова болела, немытое тело чесалось; Ланарк не сомневался: произошло что-то ужасное. Он подобрал одеяла и, покусывая сустав большого пальца, попытался думать. Чувствовал он в первую очередь грязь, беспорядок и утрату. Что-то или кого-то он потерял: секретный документ, родственников или самоуважение. Прошлое представлялось путаницей не связанных между собой воспоминаний, подобных куче старых фотографий. Чтобы их рассортировать, он принялся вспоминать свою жизнь с самого начала.

Сперва он был ребенком, потом школьником, потом умерла его мать. Он стал студентом, попытался заниматься живописью, тяжело заболел. Некоторое время он околачивался по кафе, далее устроился работать в институт. Спутался там с женщиной, потерял работу, поселился в каком-то плохо управляемом месте, где родился его сын. Женщина и ребенок от него ушли, и по не очень понятной причине он был послан с какой-то миссией на какую-то ассамблею. Вначале это было трудно, потом легко, потому что он внезапно оказался известным человеком с важными бумагами в портфеле. Его любили женщины. Ему был дарован неожиданный отпуск с Сэнди, затем что-то холодное кольнуло его в щеку…

Мысли его отпрянули от этого воспоминания, как пальцы от раскаленного металла, но он вернул их обратно, и постепенно в его мозгу возникли недавние, более гнетущие картины.

Глава 42 Катастрофа

По темному небу стремительно неслись облака. Не видя ничего, кроме немногих скал, разбросанных там и сям, старых костей и кучки перьев под ногами, он огляделся и позвал: «Сэнди?» — но на вересковой пустоши не было больше никого, а на западе таяли в облаках два-три закатных луча. Он пустился бежать по вереску с криком «Александр!», споткнулся и упал во тьму. Что-то душило его, он боролся, потом понял, что это стеганое пуховое одеяло, откинул его и сел.

Он лежал в постели в темной комнате, чувствуя головную боль и невыносимую утрату. Что привели его сюда друзья, он не сомневался, но кто они были? Куда они ушли? Он нащупал выключатель ночника и щелкнул им. Комната оказалась дортуаром, где у каждой стены стояло по две кровати, между ними — туалетные столики с дамской косметикой. На стенах висели цветные постеры с певцами и лозунги вроде такого: ЕСЛИ ВЫ ПАРАНОИК, ЭТО ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ, ЧТО ПРОТИВ ВАС НЕ ПЛЕТЕТСЯ ЗАГОВОР. Его одежда была разбросана по полу. Он застонал, потер себе виски, встал и быстро оделся. Сомнений не было: недавно произошло что-то очень хорошее. Это приключение не было любовью, но оставило его готовым для любви. Восторг раскрыл его, подготовил для кого-то, кого здесь не было. Его мучила невозможность обнять кого-то и шептать ласковые слова, ощущая ответные объятия и слыша слова любви. Он вышел из комнаты и поспешил по коридору туда, где слышались за дверью музыка и голоса. Ланарк толкнул дверь и остановился, мигая на ярком свету. Голоса стихли, потом кто-то выкрикнул: «Смотрите! Он возвращается!» — и загремел раскатистый смех.