Ланарк: Жизнь в четырех книгах - [20]

— Что находится там, за окном?

— Пейзаж, только и всего. Многие мили пейзажа.

— Почему шторы никогда не поднимают?

— Тебе не выдержать этого вида, Бровастик. Мы, здоровые, и то не выдерживаем.

Они начали звать его Бровастиком. Он изучил свое лицо в зеркальце для бритья, размером в каких-нибудь два квадратных дюйма, и заметил в бровях седые волоски. Задумчиво откинувшись на подушку, он спросил:

— Сколько бы вы мне дали на вид?

— Чуть за тридцать, — отозвалась одна из санитарок.

— Далеко не младенец, во всяком случае, — добавила другая.

Хмуро кивнув, Ланарк произнес:

— А совсем недавно мне было на десяток лет меньше.

— Что ж, Бровастик, такова жизнь, правда?

В то утро Ланарка посетил специалист: лысый мужчина в белом халате и полукруглых очках без оправы. Он стоял у постели и изучал Ланарка с мрачно-серьезным видом, но в глазах у него играли чертики.

— Вы меня помните? — спросил он.

— Нет.

Доктор потрогал кусочек пластыря у себя на подбородке и сказал:

— Три дня назад вы стукнули меня кулаком, в это самое место. Да уж, вы отчаянно боролись при появлении. Простите, что только сейчас нашел время вас посетить. Персонала не хватает, потому мы занимаемся серьезными случаями, а совсем безнадежные и выздоравливающие, можно сказать, брошены на произвол судьбы. Вы уже способны дойти до туалета?

— Да, если держаться за кровати и стены.

— Спите вы, наверное, до сих пор неспокойно?

— Нет, более или менее.

— Вы быстро поправляетесь. Если бы вы, как полагается, разделись и прыгали головой вперед, то были бы уже на ногах. Пока вы выздоравливаете после тяжелого шока, так что избегайте волнения. Нет ли у вас каких-нибудь пожеланий?

— Не дадите ли что-нибудь почитать?

Доктор скрестил руки, сунув ладони под мышки, и поджал губы, отчего сделался похож на фигурку китайского мандарина.

— Попытаюсь, но не обещаю. С начала Второй мировой войны наш институт был изолирован. Попадают сюда только одним путем, и взять с собой багаж невозможно — в этом вы убедились сами.

— Но ваши санитарки — молодые девушки!

— Ну и что?

— Вы сказали, что это место изолировано.

— Да. Мы набираем персонал из бывших пациентов. Надеюсь, вы тоже вскоре к нам присоединитесь.

— Когда мне станет лучше, я намерен отсюда уйти.

— Это легче сказать, чем сделать. Через день-два, когда вы начнете нормально ходить, мы это обсудим. Тем временем я поищу вам какое-нибудь чтиво.

Вместе с двенадцатичасовой кормежкой санитарки принесли ему детскую книжку с картинками — «Ежегодник Бедняжки Вулли» за 1938 год, криминальный роман без обложки под названием «Нет орхидей для мисс Блэндиш»[4] и хорошо сохранившийся пухлый томик «Священная война»[5], где вместо «s» было в большинстве случаев напечатано «f» и добрая половина страниц оставалась неразрезанной. В первую очередь Ланарк взялся за «Бедняжку Вулли». Временами книжка вызывала улыбку, но многие страницы были испорчены — разрисованы тупым коричневым мелком. Он принялся за «Орхидеи» и к вечеру успел прочитать половину, но тут в комнату вбежали санитарки и отгородили ширмами соседнюю кровать. Они притащили с собой металлические цилиндры и тележки с медицинским оборудованием и все повторяли: «Готовься, Бровастик, вот-вот прибудет для тебя приятель».

Санитар-мужчина приволок каталку, и комната наполнилась хриплыми гортанными звуками дыхания. Фигура на каталке была скрыта спинами двух врачей, один из которых был доктор Ланарка. Они зашли за ширму, и санитар убрал каталку. Ланарк не мог больше читать. Он прислушивался к звяканью инструментов, шепоту врачей, громкому хриплому дыханию. Ему принесли вечерний чай и выключили свет. Горела только лампа за ширмами; комната купалась в подвижных тенях от окна в коридоре. Дыхание успокоилось, превратившись в чередование двух музыкальных вздохов, а затем сделалось совсем неслышным. Ширмы и тележку с оборудованием укатили прочь, и все ушли, кроме доктора в очках без оправы. Он подошел к постели Ланарка и тяжело опустился на ее край, вытирая себе лоб салфеткой.

— От болезни мы его вылечили, беднягу. Но один бог знает, оправится ли он от путешествия сюда, — сказал доктор.

В свете прикроватной лампы, подпертое подушками, виднелось лицо, удивительно похожее на желтый череп; единственным указанием на возраст и пол служили седые усы с висящими кончиками. Глаза провалились так глубоко, что невозможно было их разглядеть. На покрывале лежала иссохшая рука, к забинтованному бицепсу бежала по блестящей трубке какая-то жидкость из бутылочки, которая была подвешена на держателе.

Доктор сказал со вздохом:

— Мы сделали, что могли, и по крайней мере восемь часов его ничто не будет беспокоить. Я попрошу вас об одолжении. Сон у вас, полагаю, не крепкий?

— Да.

— Он может очнуться и захотеть, чтобы кто-нибудь с ним поговорил. Я мог бы оставить санитарку, но их профессиональный тон, чертов оптимизм — человека, погруженного в себя, это угнетает. Поговорите с ним, если он захочет, а если ему понадобится врач, вызовите меня по этому переговорному устройству.

Он вынул из кармана радиоаппарат из белой пластмассы, размером с пачку сигарет. На одной поверхности имелась круглая сеточка и красный выключатель сбоку. Доктор нажал на выключатель, и в аппарате зазвучал тихий, но отчетливый голос, отчаянно зовущий доктора Баннерджи в родильную палату Q. Доктор выключил аппарат и сунул его Ланарку под подушку.