Лагуна. Как Аристотель придумал науку - [113]
Свойство греческих государств, которое бросается в глаза в описании – их уязвимость. Расцвет афинской демократии – это правда – уже миновал. Но по сравнению с эгейскими монархиями олигархии, демократии и подобные существовали не дольше поденок. Аристотель изобразил государства, качающиеся на волнах едва сдерживаемого хаоса. Большая часть “Политики” посвящена выяснению причин нестабильности и поиску избавления от нее. Поскольку государство – не вполне природное образование, Аристотель не описывает его жизненный цикл, хотя и не считает никакую форму правления совершенно устойчивой к переменам (metabole).
Анализируя причины перемены государственного устройства, Аристотель говорит о стремлении человека к почестям, деньгам, власти и справедливости. Это ведет к разногласиям. Он также говорит, что обыденные, малозначительные события могут привести государство к гибели. Он затрагивает социальные и демографические факторы и указывает на дестабилизирующее действие иммиграции, хотя – или потому что? – он сам чужестранец в Афинах и даже не может владеть там жильем. Однако он снова и снова возвращается к негативному влиянию неравенства. Неожиданный рост числа бедняков, богачей или власть имущих уничтожит или изуродует государство, как и некая гипертрофированная часть тела приведет животное к смерти. Вовсе не экстремистски настроенный реформатор, Аристотель хочет знать, как удержать ситуацию под контролем. Несколько глав “Политики” он посвятил советам для тиранов. Но там есть и доводы против безумных законов. В “Государстве” Платон вкладывает в уста Сократу мысль, будто бы женщин следует сделать в некотором смысле общественным достоянием. Аристотель считает это плохой затеей. (Отметим, что среди его доводов нет желаний, а тем более прав женщин, о которых идет речь.)
Хотя государство, по меньшей мере отчасти, образование искусственное, оно представляет собой один из инструментов, помогающих людям – точнее, тем немногим, кому посчастливилось иметь статус гражданина – проявить свой потенциал в полной мере. В трактате “О частях животных” Аристотель пишет, что люди – единственный вид, представители которого способны “хорошо жить”. Как и руки, прямохождение и разум, государство – это божественный инструмент.
Вот почему Аристотелю несмотря ни на что нравится концепция полиса. Разумно устроенный полис воистину может стать источником счастья. И все же “Политика” – работа во многом ностальгическая. К тому времени, когда она была написана, время независимых городов-государств уже прошло, наступила эпоха империй. Захватчики были друзьями Аристотеля. Он даже сам входил в их число. Когда Македония подчинила себе гордые Афины, Аристотель еще обучал Александра. Так что от “Политики” веет духом иронии.
Орел, пишет Аристотель, враждует с drakōn, которым питается. А drakon бьет и уничтожает сома на мелководье. Хотя наше “дракон” выросло из греческого drakōn путем долгого, сложного превращения, Аристотель имеет в виду крупную змею, вероятно водяного ужа (Natrix tessellata), которая в других источниках именуется hydros. В устье Вувариса иногда можно их увидеть. Орлы действительно едят змей, а змеи – сомов, однако, как и во многих подобных описаниях кн. VII “Истории животных”, первая часть утверждения несет отпечаток фольклора, даже мифа. В песни XII “Илиады” описывается схватка орла с “обагренным кровью огромным змеем”. “Змей”, избегая орлиных когтей, падает среди троянцев в тот момент, когда они готовятся встретить флот ахейцев. Троянцы видят в случившемся дурное предзнаменование – и, как позднее выясняется, справедливо. Корни этого сюжета нетрудно найти[202], но происхождение упоминаемого Аристотелем факта, что водяной уж пьет сок pikris, разновидности маргаритки, более туманно.
Каким бы ни был источник сведений об отношениях хищника и жертвы, они по большей части хотя бы возможны. Настоящая слабость утверждений Аристотеля в том, что он не дает объяснений. Как не существует зоологической “Политики” для объяснения поведения видов, так нет и книги, поясняющей, почему виды определенным образом взаимодействуют. В руках Аристотеля – все составляющие экологии сообществ, однако он ими не пользуется.
Впрочем, есть абзац – прекрасный и загадочный, – в котором Аристотель будто делится своими взглядами на положение живых существ не только в подлунном мире, но и в космосе. Он появляется в двенадцатой (λ) книге “Метафизики”. Аристотель считает, как прежде Сократ и Платон, что Вселенная устроена “хорошо”. В “Метафизике” (λ, 10) он пытается уяснить ее строение. Одна из причин “хорошего” устройства Вселенной заключается в том, что она, подобно армии или домашнему хозяйству, устроена иерархически:
Надо также рассмотреть, каким из двух способов содержит природа мирового целого благо и наилучшее – как нечто существующее отдельно и само по себе или как порядок. Или же и тем и другим способом, как у войска? Ведь здесь и в самом порядке – благо, и сам предводитель войска – благо, и скорее даже он: ведь не он зависит от порядка, а порядок – от него. [В мировом целом] все упорядочено определенным образом, но не одинаково и рыбы, и птицы, и растения; и дело обстоит не так, что одно не имеет никакого отношения к другому; какое-то отношение есть. Ибо все упорядочено для одной [цели], но так, как это бывает в доме, где свободным меньше всего полагается делать все, что придется; напротив, для них все или большая часть [дел] определено, между тем у рабов и у животных мало что имеет отношение к общему [благу], а большей частью им остается делать что приходится, ибо природа каждого из них составляет такое начало. Всякому, по моему разумению, необходимо занять свое особое место, и точно так же есть и другое, в чем участвуют все для [блага] целого.
