Лагерь - [15]

— Я немного запуталась, — она вела себя словно школьница, которая пытается выбрать, на какое свидание из двух ей пойти, которая пытается совместить несовместимое. — О Боже, ты мне нравишься, Джефф, вот в чем беда!

— Больше твоего приятеля?

Она помедлила, затем кивнула:

— Да, намного больше.

— Тогда в чем же дело?

— Это не так просто, как тебе кажется, я не могу объяснить. Пока не могу. Но, Джефф, — глаза ее блестели от слез, — разве лагерь «Рай» действительно тебя устраивает? То есть… он же скорее для семейных людей.

— Ты пытаешься сказать, — в его голосе послышалась горечь, — что ты хочешь, чтобы я уехал. Это было бы для тебя выходом. Я бы исчез из твоей жизни еще до того, как между нами что-нибудь произошло, а ты могла бы преспокойно продолжить роман со своим любовником. Ведь так?

— Да… и нет, — по щекам у нее катились слезы, она прижималась к нему почти с отчаянием. — Нет, Джефф, я не хочу, чтобы ты уезжал, и это не имеет отношения к моему… роману. Я не могу рассказать тебе, прошу тебя, поверь мне. Я хочу, чтобы ты остался, хочу быть с тобой. — Это безумие. Они же знакомы всего несколько часов. Она подумала о Тони Мортоне с ненавистью: что он делает с людьми, а больше всего с ней и с Джеффом Биби.

Он покачал головой, поцеловал ее.

— Я не собираюсь уезжать, — тихо сказал он. — Не знаю, что за ерунда тут творится, но я остаюсь. Можем ли мы еще увидеться?

— О да! — она не заставила его ждать с ответом. Он был ей нужен, и это решило все. Если надо, она будет врать и притворяться, чтобы спасти его от этого ужасного эксперимента. Если надо, она бросит работу. Выход должен быть. Боже, да у Мортона целый список человеческих подопытных кроликов, он может обойтись и без Джеффа Биби.

— Тогда завтра вечером, да? — он наблюдал, как она поправила платье, взяла сумочку, вцепилась в нее, словно боялась, что кто-то отнимет ее.

— Завтра вечером, — она улыбнулась дрожащими губами. — Может быть, выйдем из лагеря для разнообразия? Я хотела сказать, что я здесь работаю, и мне бы хотелось на несколько часов сменить обстановку. И, если честно, здешний ресторан мне совсем не нравится. Дешевка — она и есть дешевка, и рестораны в лагерях отдыха всегда будут кафетериями для масс, как бы они не старались. Лучше уж самому покупать еду, честное слово.

Он стоял в дверях и смотрел, как она шла по освещенной аллее, одинокая фигурка, теперь к ее проблемам прибавилась еще одна. Его здравый смысл говорил ему, что надо спасаться, пока он не влип в историю. Но его сердце говорило ему совсем другое, и он знал, что останется.

Глава 6

Дэвид Долман прожил в лагере уже неделю. С его узкого, худого лица с длинным, острым носом не сходило настороженное выражение, серые глаза вечно бегали, следя за окружающими. Он был невысокого роста, гибкий, с коротко подстриженными волосами, ему было под пятьдесят. Выцветшие джинсы Долмана совершенно не соответствовали темному пиджаку от костюма, который он носил в течение «канцелярских», как он их называл, лет. Говорил он редко и мало, и сарказм давно вошел у него в привычку, что раздражало тех, кто имел с ним дело.

О своей профессии Долман, когда его спрашивали, говорил, что он — «профсоюзный деятель». Пять лет назад так оно и было, до того дня, когда он вывел две тысячи рабочих на незаконную забастовку, что противоречило промышленному законодательству. Поводом послужило сокращение перерывов на чай на пять минут, хотя эта потеря времени была более чем достаточно компенсирована премией за производительность. На этом митинге сила произнесенного слова победила логику, создала массовую истерию. Через два часа рабочие вновь стояли у станков, но Долмана уволил его собственный профсоюз, и эта обида все еще сидела в его анархистском сознании.

С тех пор он превратился в одинокого воинствующего активиста. Он готов был оказать поддержку словом, а иногда и физическим действием любому делу, которое могло бы нарушить закон и порядок. Дважды полиция арестовывала его; один раз он был оправдан за недостаточностью улик, во второй раз оштрафован на тридцать фунтов. С него также взяли обязательство не нарушать порядок.

В течение самого тихого периода своей жизни, то есть последние два года, он занимался тем, что строчил подстрекательские статейки для одной воинственно настроенной газеты, подписываясь инициалами — «Д. Д.». Даже редактор отказывался подписывать его фамилию полностью, потому что Долман пользовался сомнительной репутацией у читателей: он так и не добился победы, а неудачи не способствуют паблисити.

Сейчас он ощущал потребность вновь быть услышанным, а не писать под псевдонимом, вот почему его занесло в лагерь отдыха «Рай». Именно в это время рабочие промышленных предприятий находились в отпуске. Рабочие и их жены будут здесь, а среди них найдутся охотники послушать его даже во время отдыха. Он часто посещал бары в дальнем конце лагеря, определяя опытным глазом свою аудиторию. Там он и познакомился с Артуром Смитом, главным смотрителем крикетной площадки в лагере.

Артур был на год моложе Долмана. Копна его спутанных седых волос гармонировала с двухдневной щетиной, а вместе они подчеркивали неряшливый вид грязного и мятого серого комбинезона. Ноги Смита, обутые в резиновые сапоги, которые он носил зимой и летом, волочились по земле с унылым шарканьем, а на его лице застыло злобное выражение, молчаливый протест против лагерной иерархии.