Лаэрен - [16]

Мороз по коже.

Что бы вы почувствовали, если увидели то, что вижу я? Как добрая сотня серых кроликов болтается на дереве. Не на каких-либо веревочках — удавочках. А на собственных кишках. Причём вешали их не мертвыми. Парочка кролей, по всему, висела не крепко привязанная, или кишочки оборвались; но, что бы там не случилось, они проползли в сторону пару метров ещё живые и лишь тогда, на холодном снегу, умерли.

А снег вокруг дерева был красный и непримятый.

Так и росло.

Руминистэ подобрала одну из тушек и теперь гладит окоченевшее тельце зверька, напевая колыбельную.

И плачет.

То ли от того, что жаль. Или потому, что не сама убила — не понять…

Становится хуже. Меня тошнит. Чем-то серым… Прямо на розовый снег. Около меня не так много крови было меньше, не так, как под самим деревом.

— Ааа, так это правда, что про тебя говорят Арис с Котовски? — Руминистэ отвлекается на меня.

Возмущённо краснею, но это уже больше похоже на удушье. Новый приступ рвоты не даёт воскликнуть что-либо в оправдание. И Руминистэ остается при общем мнении.

Успокоив своё тело (или как мне его назвать, если учесть, что настоящее — там, в НАСТОЯЩЕМ), я уже без особых эмоций разглядываю окоченевшие трупики. Обхожу дерево.

Ничего.

Никакого алгоритма развешивания или мне так кажется?

Кровь больше не сочится, хотя где-то по коре ещё плывёт струйка — другая. Подхожу ближе, проваливаясь в красной корке снега.

Как Анна Васильевна проникла в Лаэрен, кто мне скажет? Неужели здесь где-то есть одна — единственная дверь, через которую возможно проходить бесчисленное количество раз? Наверняка, та женщина не первый раз была в наших мириках.

Я пригляделась к серому стволу дерева. Кровь стекала с внутренностей по ветвям, а скопившись, потекла вниз по коре, по неровным изгибам, по очертаниям… похожим на дверь.

Только вот ручки нет.

Пальцами я возбужденно скольжу по древесине, ища что-нибудь. Сучок или наоборот, отверстие…

И весело хихикаю, обнаружив небольшую дыру.

Аккуратную, которая так и кричит — «Открой меня!»

Это замочная скважина.

А где только ключ?

— Рум! У тебя есть ключ? — и тут до меня доходит, что я никогда не видела ключ Руминистэ.

Она с трудом отстраняется от своей любимой тушки и перемазанными в крови пальчиками перебирает в лифе платья.

Вытаскивает золотистую тонкую цепь.

А на ней ажурный ключ, блестящий и изящный.

— Ты можешь дать его мне? — прошу я. — На минуту?

Ангелоподобная мотает головой:

— Нет, я не хочу пропасть! Ты сломаешь его, как Котовски ключ Златовласки!

— Рум! Нет! Я не поступлю так! — проваливаясь в снегу, бегу я к ней. — Рум, это важно! Ели я не открою, то та женщина… она…

Сквозь слёзы, замерзающие на бегу, я прошу:

— Рум…

Она молчит. Ей страшно.

— Прости меня, Руминистэ. — улыбаюсь я и бросаю в неё Элвиса. Мобильный попадает всей тяжестью ей в голову и девушка оседает.

— Прости. — Срываю я её ключ с цепи и подбираю Элвиса. Он жмурится, думает, это «прости» ему.

— По-оле-тал! А по-о-отом БУМ и нету! — кричит он, а я подбегаю к двери с ключиком. Пытаюсь открыть её, как кровь перестаёт течь, и дверь теряет очертания.

Даже Руминистэ тает.

Через мгновение что-то подхватывает меня, сжимает. Больно, до одури.

В руке пищит Элвис, а в глазах небо.

Неужели всё так?

Прощай, заснеженный мир Руминистэ?

Сквозь пелену я вижу Анну Васильевну, довольно улыбающуюся, а на её руках серая-серая Рум.

Изгой

Третий день я проклинаю себя и собственную глупость.

Велиар был всё-таки не прав. Касаться чужого ключа нельзя. Элвис… это просто очередное исключение из правил, на то он и ненормальный.

Но остальные… Это что-то такое, неоправданно-личное, что можно убить одним прикосновением, нарушив целостность.

Я же коснулась Руминистэ.

Нарушила её целостность, её мир. Отдала во власть непонятной женщины из мира Амелии. Сама, своими руками.

И теперь её нет более в Лаэрене, её мирик мёртв и осыпался пеплом.

А меня ненавидят все остальные. Потому что Элвис рассказал всё. Вперед меня, даже не оставив места извинениям и оправданиям.

Я — чудовище в глазах всего мира Лаэрен.

…когда я вернулась в свой мирик, чуть позже ко мне ворвались Арис и Котовски. В слезах ошарашено смотрели на меня в непонимании, а потом Арис выдавила по капле, зло и хищно:

— Значит, это всё-таки Лу! — минуту смотрела в пол, сжимая кулаки до красных пятен, а потом прошипела. — Убью тварь.

Попутно малышка выдавала ушастому новую салфетку из лифа платья. Котовски выглядел ужасно — такой вид, что его убивали первым.

— Я думала, он как Златовласку… того… — словно прочитав мои мысли, добавила Арис.

— Презумпция невиновности здесь не катит. — Добавил Котовски сквозь слёзы.

Я хотела начать, понимая, что происходит, но Арис не дала.

— Лу — сука. Я пошла её убивать. — Малышка подошла ко мне ближе. Её слова были по-детски несерьезны, но жестоки. — Руминистэ больше нет, Соби! Нет! Мирика её нет…

Она заплакала, прижимаясь ко мне, не давая что-то сказать…

— Кроликов её нет… Ничего. Кто-то ключ её трогал…

— Ага! Ключ! — Заорал бешено Элвис, напугав всех. — Я и говорю, ле-е-ечу я так и прям Рум на голову. Да по голове! Бам! А она как упадет! А Соби как подбежит! Как схватит ключ! И всё…