Ладья викингов. Белые чужаки - [2]

— Ха! — заревел Орнольф в небеса. — И все? Даже я могу пустить струю побольше!

И, желая показать Тору, что он не шутит, Орнольф отпустил шею дракона, выудил из штанов свой член и принялся мочиться — то через борт, то на палубу, — пытаясь при этом удержать равновесие на ныряющем вверх-вниз носу драккара.

На другом конце корабля Торгрим сын Ульфа вел судно по бушующему морю, крепко вцепившись в рулевое весло у правого борта. Он отвернулся от веера брызг и сплюнул соленую воду, стекавшую по лицу и попадавшую в рот. Вой ветра заглушал безумные выкрики Орнольфа, и все же Торгрим слышал достаточно, чтобы мысленно пожелать старику заткнуться.

«Он навлечет беду на наши головы лишь ради того, чтобы показать Тору, будто не страшится даже бога…» — думал Торгрим. Сам он больше почитал Одина, но попытки злить Тора не одобрял.

В центре корабля сгрудились почти все шестьдесят воинов, отправившихся с Орнольфом в этот поход; они кутались в одеяла и меха, спасаясь от холода и соленых брызг. Прочие громко вопили, вычерпывая воду ведрами или кожаными шлемами и выплескивая ее в подветренную сторону. Драккар, хоть и был длиной в сотню футов[4], представлял собой простую открытую ладью. Круглые деревянные щиты, развешанные в ряд на низких бортах, были слабой защитой от ветра.

— Давай же, Тор, жалкий ты слабак! — кричал Орнольф. — Если у тебя есть для меня молния, я готов поймать ее! Вот сюда! — Он попытался задрать задницу к небу, но живот мешал ему нагнуться.

Воины, собравшиеся в центре, переглядывались, качали головами и сверлили своего ярла злобными взглядами. Торгрим был не единственным, кто желал Орнольфу поскорее заткнуться.

Сын Торгрима Харальд занял свое место в дружине. Харальду исполнилось пятнадцать, но выглядел он чуть старше своих лет. Ум его не отличался остротой, но парнишка восполнял этот недостаток силой и рвением. Ростом он уступал остальным, но уже почти сравнялся с ними шириной плеч. Борода у юнца пока не росла, но, если не считать этого, Харальд выглядел как взрослый воин. И сейчас он в числе прочих выплескивал воду за борт, орудуя своим шлемом вместо ведра.

Красно-белый полосатый парус драккара был туго натянут на рее, рей же развернут от носа к корме и поднят на пять футов, чтобы уменьшить скорость судна до минимума. Со всех сторон драккар окружали мрачные серо-стальные волны, верхушки которых расцветали белым, когда те монотонно следовали одна за другой. Нельзя было разглядеть ничего, кроме бесконечных водяных холмов по обе стороны корабля. А затем, когда море вздымало драккар все выше и выше, сквозь ливень и рваные тучи проглядывали низкие зеленые берега Ирландии — в нескольких милях с наветренной стороны.

На носу продолжал бесноваться Орнольф, обеспокоенный недобрыми взглядами викингов не больше, чем солеными брызгами, летевшими на него со всех сторон. «Один поворот руля, — подумал Торгрим, — и я направлю корабль вдоль волны, и та смахнет Орнольфа, как надоедливую муху. Но, конечно же, он этого делать не станет. Он ведь помощник Орнольфа, правая рука. И к тому же Орнольф — его тесть.

— Харальд! — позвал Торгрим сына, а затем еще громче, пытаясь перекричать ветер: — Харальд!

Юный Харальд обернулся, щурясь от брызг. Его щеки были ярко-красными, он улыбался, но Торгрим ясно видел, что за этой улыбкой таится страх. Нет, его не огорчило то, что сын испуган. Харальд был все еще юн, и Торгрим припоминал, как сам испытывал страх в этом возрасте. Он вспоминал вкус страха, словно вкус еды, которую пробовал лишь однажды и настолько давно, что ощущение почти выветрилось из памяти. Теперь Торгрим ничего не боялся. По крайней мере в реальном мире — мире мужчин и штормов.

— Подойди на корму! — крикнул Торгрим, и Харальд, отложив шлем, заспешил к нему, проскальзывая между воинами и перепрыгивая через морские сундуки. Он был проворен, как могут быть проворны лишь пятнадцатилетние.

— Да, отец?

— Твой дед достаточно испытывал судьбу! Возьми веревку и привяжи его к мачте!

Харальд улыбнулся приказу. Он был единственным человеком на борту, который мог так поступить с Орнольфом.

Осмелься кто-нибудь другой на подобное, и Орнольф швырнул бы наглеца в море, но ярл никогда не причинил бы вреда любимому внуку.

Харальд схватил веревку, свитую из полос моржовой кожи, и заспешил к носу корабля с такой легкостью, словно шагал по тропинке в их родном Эуст-Агдере, а не пробирался по скользкой, наполовину затопленной палубе трясущегося драккара.

Торгрим наблюдал за ним, любуясь грациозной поступью сына и припоминая времена, когда и сам мог двигаться с той же ловкостью. Торгриму исполнилось тридцать восемь. Два с половиной десятка лет, проведенных в боях и за выпивкой, в тяжелой работе и на палубе драккара, сделали свое дело. Иногда он поражался тому, что Орнольф, будучи на шестнадцать лет старше, до сих пор занимается тем же. Впрочем, неугомонность Орнольфа давно вошла в легенды и не зря стала его прозвищем.

Оказавшись на носу корабля, Харальд обошел покачивающегося ярла и захлестнул веревкой форштевень[5]. Торгрим видел, как движутся губы, как жестикулируют руки, но не слышал ни слова из сказанного. А затем Харальд обвязал веревкой широкую фигуру Орнольфа и затянул узел, против чего тот совершенно не возражал.