Ладога, Ладога... - [2]

Горька и не нова мысль, что человек не может знать, каким из бегущих дней надо дорожить, какой окажется важным и существенным и какой пустым. Потом вдруг вспомнишь именно этот несущественно промелькнувший вечер, дорогу к общежитию, буханку хлеба. Мы поочередно отковыриваем от буханки, смеемся, нам легко. Он тихо бормочет под нос, примеряясь к стихам. Там был, кажется, ветер, врывающийся в распахнутую телогрейку, лужи, фонари в туманном влажном воздухе. Помню, как из бормотанья появилась строка: «Качаются на весу…». И вот он уже орет радостно на всю улицу:

И я обхватил себя руками И — несу-у!..

Уже два года, как его нет, и это не воспоминания и не попытка творческого анализа. Это просто несколько слов о человеке, к отсутствию которого я не смогу никогда привыкнуть.

Марлен Хуциев

Смольный был обтянут маскировочными сетками, зенитки вокруг, вытянув вверх длинные стволы, стерегли его.

В просторном кабинете на большой карте, висящей на стене, город захлестнула тугая петля блокады. На востоке петля упиралась в Ладожское озеро. И тонким пунктиром протянулась поперек его глади единственная ниточка, связывающая осажденный город со страной. На другой стороне озера эту нить продолжала линия железной дороги.

Генерал, крепкий, грузный, начинающий седеть, с пристальными глазами, не отрываясь, смотрел на эту карту. Он был срочно вызван на заседание Военного Совета фронта.

— Генерал, вы только что с Ладоги, доложите обстановку.

На мелководье уже сплошной лед. Сегодня выход из порта Новая Ладога пробивал тральщик, действовавший как ледокол. Одна баржа потоплена вражеской авиацией. Три застряли во льду. В Осиновец прибились всего две баржи — восемьсот тонн муки. Дневная норма города.

— Таким образом, вместе с этим запасы города на сегодня составляют… — после всеобщего молчания негромко сказал человек в штатском, ведавший продовольствием, — … муки на семь дней, крупы па восемь дней, жиров на две недели, мяса совсем нет.

— Со дня на день навигация прекратится, — закончил своп доклад генерал. — Озеро станет.

— Генерал, как будем кормить город и фронт? — услышал он вопрос.

Генерал поднял голову и удивленно оглядел собравшихся.

— Авиация? — полувопросительно предложил он.

— Гражданский флот выделил шестьдесят четыре машины, — ответил командующий авиацией. — Все, что смогли собрать и подлатать. Больше взять неоткуда. Посчитайте: если они будут делать в день по пять рейсов…

— Да-а… — Генерал опустил голову. — Этим город не проживет. Тогда военные усилия, — тихо сказал он, — оттеснить…

— До вашего прихода мы уже обсуждали это, — перебили его. — К нам прилетел представитель Ставки.

Все головы повернулись к невысокому человеку в военном френче без потопов. Он поднял усталые глаза, сказал жестко:

— Военные усилия сейчас предпринимаются в другом месте — немцы рвутся к Москве. Их передовые части у Нары, у Яхромы — на Московском море. Я вчера был там. Там решается судьба войны, судьба государства. А Ленинграду мы сейчас не дадим ни одного солдата. Прорвать блокаду сейчас нет сил. Ленинград должен держаться, отвлекая немецкие армии. Должен стоять, как крепость! — Он сжал ладонь в кулак и добавил: — А если Ленинград будет задушен голодом, пятьсот тысяч немецких солдат двинутся южнее!

Генерал ссутулил плечи, как бы придавленный тяжестью положения.

— Остается одно, — выпрямляясь, сказал он. — То, о чем мы думали как о крайней мере. Доставлять продовольствие по льду. Другого выхода нет!

— Решение единственное, — ответили ему. — Военный Совет фронта поручает вам осуществить его.

— Мне?

— Никто, нигде и никогда еще не делал такого… Но послезавтра утром у нас на столе должен лежать проект приказа о создании ледовой дороги через Ладогу!

Разговор был окончен. Генерал встал, козырнул и вышел из кабинета.

Кабинет генерала был внизу — попроще, потесней. Он кивком пригласил к себе двух молодых офицеров, дежуривших у двери. Закуривая, сказал им:

— Завтра на девять утра пригласите ко мне… — Офицеры привычно вынули блокноты, — ведущих сотрудников инженерного управления фронта, командиров восемьдесят восьмого мотостроительного батальона и шестьдесят четвертого дорожно-эксплуатационного полка, начальника Ириновской железнодорожной ветки, профессора Молчанова из университета…

— Он эвакуирован в Казань, — сказал один из офицеров.

— Ага… Ну кто там остался с его кафедры, гидрологов, специалистов по ледовому режиму озер и рек… — Генерал ходил по кабинету, обдумывая, чтобы никого не забыть. — Из автодорожного института…

— Все специалисты оттуда мобилизованы, работают в транспортном управлении фронта.

— Тем лучше… Знающего человека от водолазной службы… Секретаря Приладожского райкома партии, смотрителя Осиповецкого маяка и двух-трех старых рыбаков из тамошней рыбацкой артели…

— Далековато. Успеем ли к утру?

— Ничего, ночь длинная, возьмите машину, разбудите. — И продолжал диктовать: — Директора областного бюро погоды, управляющего Гужтрестом, директора тарной фабрики, директоров обоих авторемонтных заводов… А сейчас соедините меня с начальником автохозяйства фронта.

Три фронтовые потрепанные полуторки въезжали в Ленинград. Остановились у КПП в начале длинного проспекта. Часовой взял документы у солдата-шофера.