— Спасибо тебе. Давай тогда пойдем обедать, а?
— Пойдем. И… не переживай больше.
К этому разговору он вернулся только вечером, когда мы лежали в постели закрывшись каждый в свои переживания.
— Лада… я должен с тобой поговорить.
— Давай. Только, мое сердце подсказывает, что ты хочешь какую-то глупость сказать.
— Провидица, — он слегка взъерошил мои волосы, но потом посерьезнел, — ты сказала, что любишь меня…
— Люблю. Да ты и сам это видишь. Ты ведь маг.
— Вижу. Поэтому и хочу поговорить. Я… я ведь темный. Темные не умеют любить.
— Ясно, — я потерлась щекой о его плече, не то утешая, не то ища утешения сама.
— Что тебе ясно, — он было вскинулся, но улегся на место, — что? Ты понимаешь, что любишь человека, который никогда не ответит тебе взаимностью?
— Послушай меня, Дан. Я скажу один раз и больше повторять этого не стану. Любовь это то, что дарится просто так. И этот подарок приносит дарящему удовольствие, которое не приносит ничто другое. Мне хорошо уже оттого, что я могу тебя любить. Мне ничего больше не надо.
— Вот как? А если я буду плохо с тобой обращаться, или… ну не знаю, по бабам буду ходить?
— Причем тут это? Моя любовь это не вся я. У меня есть еще гордость, есть инстинкт самосохранения, в конце концов!
Он помолчал, явно пытаясь осознать полученную информацию.
— Я…, кажется, я понял тебя. И ни по каким бабам я не пойду. Знаешь, я не хочу потерять тебя. И твою любовь.
— Да? Ну, тогда не ходи… по крайней мере, без меня, — я не выдержала накала страстей и выдала первую подвернувшуюся пошлость.
Он засмеялся и поцеловал меня, закрывая тем самым тему наших взаимоотношений раз и навсегда.
И ведь знал, что не стоит закрывать глаза на роман Хельны с каким-то пейзанином! Стоит выпороть обоих для острастки, чтоб другим неповадно было!
Да закрутился как-то, а потом и вовсе сам женился. Да и… как-то все равно мне было, чем там занимается моя дворня. Работают и ладно!
А зря, как оказалось. Я вышел из лаборатории и едва не провалился сквозь пол, услышав разговор супруги и Макара. И понял, что уж теперь-то она точно перестанет быть такой нежной!
Моей яростью пожилого слугу снесло в сторону и впечатало в стену. Я влетел в комнату к Хельне, кипя желанием стереть с лица земли человека, который разрушил мое счастье одним своим появлением на свет.
Хельна уже спала. Младенец сучил ручками и ножками в своих пеленках, под умиленным взглядом Гудред. Дети самой старухи погибли в котле моей матушки.
Я остановился.
Гудред подняла на меня глаза и прижала руки ко рту. Если уж они Лады боялись, которая и мухи не обидит, то явление взбешенного меня было и вовсе событием ужасающим.
— Не надо, господин, прошу Вас!
И где только смелости набралась заговорить со мной?
В глазах служанки светилось такое глухое отчаяние, что даже мне стало как-то… ну, не жаль ее, конечно, но ярость осыпалась с меня как песок под дуновением ветра. Я молча развернулся и вышел вон.
Вышел и остановился, не понимая, что теперь скажу Ладе. Что я не виноват и меня отец заставил? Что за чушь! Не ребенок ведь. И было мне больно.
Больно от того, что больше не обнимут меня такие теплые руки. Нет, спать-то я с ней буду, пока не забеременеет. А значит, долго. Темному и ведунье сложно зачать ребенка, уж слишком мы разные. И мне таки придется увидеть слезы бессилия и отвращения на ее прекрасных глазах.
Откуда-то слева раздалось кряхтение. Я перевел туда свой взгляд, уже снова начинающий закипать яростью, но увидел лишь Макара. И в памяти всплыли бесчисленные разы, когда тот врачевал мои раны и ушибы, после папиных внушений. Тьма! Да этот человек меня еще мальчишкой выхаживал! Он знает каждый шрам на моем теле!
И снова ярость улеглась.
— Зачем ты ей сказал? — я усадил дворецкого спиной к стене и быстро прощупал его на предмет повреждений. Несколько переломов, гематома, жить будет.
— Да вам колдунам разве соврешь? — видимо, слуга решил, что я его добью и терять ему нечего.
— Смолчал бы, — тьма в моих руках может не только убивать. Срастить кости я могу не хуже Лады.
— Да как же смолчишь? Княгиня ведь, — Макар почувствовал, что боль уходит, и удивленно поднял на меня глаза.
— Что мне теперь делать? — я настолько растерялся, что впервые в жизни обратился за советом. Да к кому! К слуге!
— Дак, что ж ты тут со мной возишься? Ведь худо же ей стало! Иди к ней.
И я пошел, совершенно не зная, что буду делать.
И уже когда я свернул за поворот, на самом пределе слышимости до меня донеслись тихие слова Макара.
— Храните тебя боги, Дан. Добрый ты, хоть и князь.
Я помотал головой и решил, что мне почудилось.
Лада была в истерике. Я остановился на пороге, едва не падая от бури боли и ужаса, бушующих сейчас в ее душе. Она смотрела на кровать, нашу супружескую постель и рыдала, словно сумасшедшая. И билась в ее голове всего одна мысль.
— Другая. Ту я сжег сразу же, как умер мой отец.
Я заставил себя говорить спокойно, хотя больше всего мне сейчас хотелось самому отпустить на волю свои чувства и разрушить пару деревень. Ворваться туда огненным вихрем, убивая всех без разбора и чувствуя на губах вкус человеческой крови.
Она протянула ко мне руки, будто для объятий, но не могла же она, в самом деле…
