Лабиринты времени - [50]

– Хватайте её! – вырвалось у Вольского.

– Как это вы будете меня хватать! Я же не одета! – возмутилась Зинаида. – Отвернитесь, дайте прикрыться!

– Отвернитесь, господа! – прозвенел голос Марии Папер. – Уж я прослежу, чтобы эта… особа не выкинула очередного фокуса! Одевайтесь же! И слушайте: я давно искала вас. Я обошла ради вас пол-Петербурга.

– Вы знаете её? – удивился Василий Васильевич, едва сдержав непроизвольный порыв повернуться.

– Только в лицо, раз видела и запомнила навсегда, – ответила Папер. – Она – та дама, которая оторвала батюшку на старости лет от семьи!

– Что вы такое говорите!.. Это всё фантазии, – донёсся голос Зинаиды, заглушаемый шуршанием тканей. – Зачем мне дядюшка? К тому же он так безнадёжно стар. Раз в месяц я проведываю его. А вы, глупенькая, преследовали меня, приняв за?… Это уморительно. Да, а как вы?… Я же вас заперла! – торопливо произнесла Карамышева.

– Всего-то дел: откинуть тонким предметом крючок! – фыркнул Боря.

– У вас криминальные наклонности! – сказала Зинаида с осуждением.

– Отнюдь нет, – запротестовал Бугаев. – Просто я поэт.

Карамышева вздохнула:

– Это всё объясняет. У поэтов большая фантазия. Можете оборачиваться! Как вы вообще вышли на мой след? – бросила она.

– Александр Иваныч заметил сходство Марии Папер с вами, и Василий Васильевич предположили родственную связь, – непринуждённо объяснил Боря.

– Какая чушь! – фыркнула Зинаида. – Нет и не может быть никакого сходства. Мы с братцем Колей были сиротами.

– Братец?… Не любовник? Так вы были действительно брат и сестра? – спросил её Тиняков, испепеляя взглядом Василия Васильевича.

– Ну конечно же! Mamá взяла нас на воспитание. Сама не могла стать матерью, кажется из-за разлития жёлчи в организме.

– Вот вы и стали походить свою восприемницу. Оно же перетекает всё – в касаниях, в интимностях, – затряс бородкой Розанов. – У вас был антиправительственный семейный подряд?

– Mamá учила: революция совершается прежде всего путём завоевания культурного доминирования, – отчеканила Зинаида Карамышева. – Для того чтобы этого достичь, необходимо чтобы всё целиком интеллигенция заразилась революционными настроениями. Наша интеллигенция ближе не к рациональной английской, а к мандаринной китайской. Значит нужно что?… Мнение авторитета! Литература – наркотик для народа, вроде опиума. Соединяем авторитета и литературу. Вот отсюда и росли корни нашего замысла. Сам Пушкин, величайший поэт, призывает к цареубийству!..

– И вы рассчитывали, что вам позволят?…

– Я пессимист из-за ума, но оптимист из-за своей воли! – гордо сказала Зинаида.

– Пессимист-ка! Оптимист-ка! – жалобно воззвала Мария Папер. – Почему вы не выговариваете суффиксов?!..

– Не крутите с пушкинисткой, ни с опти- ни с пессимисткой, – напел Боря.

– Александр Иванович, пожалейте… Меня увезли! – всхлипнула Зинаида. Глаза её предательски оставались сухи.

– Ах ты, мисюсь!.. – едко сказал Тиняков. – Увезли её, понимаешь…

– Я хотела принять ваше, Александр Иванович, предложение руки и сердца. Это всё брат!.. Он принудил меня к участию в убийстве бедного Разорёнова.

– Вот как?

– Но я лишь сторожила вход, – прибавила Карамышева. – Тогда я была совсем ещё юной.

– Околоточный сообщил, что Разорёнова в два топора рубили, – приподнял бровь Розанов.

– Это всё братец, он… – Зинаида запнулась.

– Обоерукий? – подсказал Вольский.

– Именно! Вам трудно вообразить, сколь чудовищное зрелище мне пришлось вынести… Кровь, кровь повсюду, моё платье оказалось безвозвратно испорчено! Я ползала на четвереньках, вылавливая из кровавых луж клочки разорванной стариком рукописи. Знаете вы, каково вычищать булавкой запёкшуюся кровь из колец и браслетов? Я возненавидела брата! Я мечтала о его смерти!

– A propos, где ваш брат? – вмешался Розанов.

– Умер, – потупилась Карамышева. – Пару лет назад.

– А отчего?

– Внезапный приступ почечной колики.

– Ушёл, хитрец, от правосудия! – всплеснул руками Василий Васильевич.

– Я даже не распубликовала рукопись десятой главы! – встрепенулась Зинаида. – Я и хранила-то содержимое чемодана только в качестве памяти о маменьке, о наших совместных занятиях! Мы были так счастливы в те времена. Я изучала химию и настаивала чернила на сульфате железа и чернильных орешках. Искала у барахольщиков на Сухаревке старинную верже с нужными водяными знаками и ставила эксперименты по состариванию письмён на печном шестке. Ах, эта русская печь!.. Мы нарочно отправлялись на всё лето в деревню томить в печке пробные образцы рукописи. Братец Коленька готовил перья и упражнялся в пушкинском почерке и рисунках. И мы все вместе с маменькой сочиняли десятую главу, осваивали печатный станок и готовили первый тираж. Я была наборщицей, mon cher Коля служил корректором, а mamá была метранпаж.

– А где сейчас первый тираж? – осторожно спросил Розанов.

Карамышева подскочила в угол сдёрнуть шаль, драпирующую чемодан немецкой выделки. Щёлкнули запоры, и отвалившаяся крышка явила: печатный станочек, крохотную наборную кассу, брошюровочную машинку и шрифты, а также сотню или около того аккуратных книжных кирпичиков.

– Мы всё это заберём, – кивнул Розанов на чемодан. – Александр Иваныч, вы уже когда-то имели дело с этим грузом, так захватите… Кстати, Зинаида Петровна, кто именно из вашей семьи сочинил восьмую строфу?