Лабиринт - [13]
Выплеснув на бедную голову Олимпиады Эдуардовны гремучую смесь шутовства и отчаяния, почерпнутого в сочинениях писателей-юмористов и расхожих анекдотах, Слава Гвоздев понурил голову.
— Завтра же пусть придут родители! — вконец сорвав голос, прохрипела завуч и схватилась за горло.
— Родители придут, — сразу согласился Гвоздик. — Коммунизм не придет.
— Почему это? — вознегодовала Олимпиада Эдуардовна, хотя совсем уже потеряла способность говорить.
— Потому что Маркс в своей теории не учел особенностей человеческой натуры. Человек порочен от рождения. Он стремится к деньгам, к собственности, об этом уже пишут, — равнодушно произнес Гвоздик, удивляясь, что его учителю неизвестно то, что ему давно ясно.
— Хорошо, — примирительно сказала Олимпиада Эдуардовна, обессилев в сражении с классом, хотя для нее ничего хорошего в том, что коммунизм не придет, не было. До недавнего времени Сидоренко к тому и была призвана, чтобы ее ученики изучали «Манифест Коммунистической партии» и знали назубок учебник истории, так некстати устаревший за короткое время. — Вы должны научиться конспектировать.
Вялое пояснение Олимпиады Эдуардовны не вызвало энтузиазма у ее учеников, и она сделала последнее усилие, чтобы вернуть класс в русло урока:
— Семушкина, иди к доске и расскажи нам о признаках революционной ситуации, предшествующей революции 1848 года во Франции.
Семушкина одернула форму и, покачивая бедрами, двинулась к учительскому столу.
— Значит, так, — сказала Вика, устремив к Олимпиаде Эдуардовне свой утиный носик и помогая себе руками. — У революционной ситуации три признака: верха не могут управлять по-старому, низы хотят жить по-новому, повышается революционная активность масс…
Сидоренко одобрительно кивнула:
— Приведи примеры.
— Ну… — Вика сморщила лоб, делая вид, что задумалась… — Ну, разразился кризис… Появилась безработица… Заработная плата снизилась… Налоги возросли… Люди вышли на улицу, стали громить лавки, бить стекла…
— А у нас еще и морды, — неожиданно ворвалась в Викин ответ до сих пор не проронившая ни слова Арина Васильева, — но не правительству, а друг другу.
— Вот дура! — в сердцах вырвалось у Семушкиной, и чтобы сгладить впечатление от своей несдержанности, которую она тщательно скрывала от учителей, Семга всем корпусом повернулась к Олимпиаде Эдуардовне, выражением лица и жестами вызывая сочувствие. — Меня перебили. Я не успела сказать еще, что тайные общества призывали народ к восстанию… Перепуганный король объявил об отставке правительства, но массы уже вышли на баррикады…
— Во! Ты забыла про клич «К оружию!», — снова перебила Семушкину Арина. — И про то, сколько льется крови при всех этих дурацких революциях сверху и снизу.
— Семушкина, садись, пять, — еле выдавила из больного горла явно растерянная Олимпиада Эдуардовна, — а к доске пригласим Васильеву.
— Не пойду я, — отказалась Арина. — Хоть двойку ставьте, хоть отца зовите, не могу я больше слушать обо всех этих признаках и причинах, которые у всех революций одинаковые. Почему мы долбим даты и события и никогда не узнаем о том, что переживают участники этих событий? И у людей из народа, и у многих революционеров судьбы трагические, так ведь?..
— Вот заучка! — Семушкина вложила в эти слова столько презрения и ненависти, что Сонечка почувствовала, как ее снова захлестывает дурнота. Она больше не могла существовать в беспокойной обстановке непрекращающегося скандала с одними и теми же исполнителями главных ролей при полном безмолвии ко всему привыкшей, равнодушной массовки. Почти отключившись, Соня все же услышала злые слова Семги: — Танк, а не баба! Прет напролом, кувалда!
— А ты балаболка, — вскипел всегда такой уравновешенный и подчеркнуто вежливый Катырев. — Оттарабанишь учебник и радуешься пятерке, а мозги у тебя прямые как палка. — Борис так разогрелся от возмущения, что, казалось, прикоснись к нему, обожжешься. — Арина права. И Гвоздев по-своему прав. Они ведут себя как порядочные люди, хотят не зубрить, а понять, но их за это ставят к стенке.
— К какой еще стенке, Катырев, что ты мелешь? — У Олимпиады даже голос прорезался. — Что ты оправдываешь — нежелание учиться?
Катырев не Пупонин, с ним окриком не справишься. Он сын известного журналиста, депутата, которого в школе явно побаиваются, да и сам Боб семи пядей во лбу, и Олимпиада Эдуардовна — Сонечка могла поклясться в этом — всегда волнуется, как бы в споре с Катыревым не обнаружить отсутствие эрудиции.
— Я отвечаю за себя, — с достоинством, не повышая голоса, отверг притязания завуча Борис. — Я учу уроки и конспектировал «Манифест» — в конце концов, это документ истории. Но разве Гвоздев не имеет право иметь о нем своего мнения? Фарса Гвоздика я не оправдываю, но и зубрить учебник сейчас, когда взгляд на события меняется, тоже смешно. Устаревший учебник необходимо дополнять чтением книг, статей. Я когда прочитал «Слепящую тьму» Артура Кестлера, у меня мозги перевернулись…
— Во, точно, у него мозги не прямые, а перевернутые, — желчно съязвила Вика. — Сам признался, чертов ботаник!
Чуть приметная улыбка удовольствия мелькнула на грубом лице Олимпиады Эдуардовны. Завуч благоволила к старосте класса Семушкиной и во всем поддерживала ее. Вика была для Олимпиады Эдуардовны ближе и понятнее Катырева.
В книге рассказывается о беспокойной жизни подростков одного из старших классов, у которых трудно складываются отношения с учителями и родителями, да и между собой они не могут найти общего языка, не умеют правильно оценивать свои поступки, что приводит к беде.
В сборнике рассказов и повестей: «Настойчивый характер», «О нашем друге Рауфе», «Секрет Васи Перункова», «Абдуджапар», «Дорогие братья», «Подарок», рассказано о героической работе учащихся ремесленных училищ на фабриках и заводах в годы войны. Художник Евгений Осипович Бургункер.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.