Лабиринт Фавна - [18]

Спотыкаясь, Офелия бросилась к ветке, на которую повесила одежду.

Платье и фартучек исчезли.

Офелию охватил страх, почти такой же сильный, как в жабьих туннелях. Всхлипывая, она стала шарить рукой по земле, прижимая ключ к груди. Было так холодно от дождя и жидкой грязи… Платье нашлось недалеко от дерева. Зеленая материя насквозь пропиталась грязью, а белый фартучек так испачкался, что его было трудно разглядеть в темноте. Ветви деревьев скрипели на ветру, а Офелии казалось – она слышит, как разбивается мамино сердце.

Потоки дождя смыли грязь с лица, рук и ног Офелии. Как будто сама ночь старалась ее утешить. В отчаянии Офелия подставила под дождевые струи платье и фартук, но даже миллионы холодных капель не могли вернуть им зеленый и белый цвет.

13 Жена портного

Видаль ненавидел дождь почти с такой же силой, с какой он ненавидел лес. Дождь касался его тела, волос, одежды и заставлял чувствовать себя уязвимым. Всего лишь человеком.

По приказу Видаля солдаты выстроились во дворе почти час назад, но гости запаздывали, его люди промокли и стали похожи на пугала. Н-да. Видаль посмотрел на часы. Точно, гости опаздывают. Разбитый циферблат говорил не только об этом. Еще – что Видаль находится совсем не там, где ему подобает, что в тени своего отца он все еще невидимка, точно как партизаны, на которых он охотится, что лес и дождь его одолеют.

Нет! Он окинул взглядом двор, где в лужах отражался молодой месяц. Нет. Пускай дождь пятнает его идеально отглаженный мундир и обляпывает грязью начищенные до блеска сапоги. Видаль не сдается! И словно ответ от угрюмого бога, покровителя таких заблудших исковерканных людей, как Видаль, темноту прорезали две пары автомобильных фар. Солдаты бросились прикрыть выходящих из машин гостей зонтами. Все до одного явились. Все, кто считал, будто что-то значит в этом глухом углу: генерал с одним из старших офицеров, мэр с женой, богатая вдова, состоящая в фашистской партии с тысяча девятьсот тридцать пятого года, священник и доктор Феррейро. Да, Видаль пригласил и доброго доктора. И не без причины. Он предложил свой зонт супруге мэра и повел ее в дом.

Тем временем Мерседес привезла на первый этаж кресло с мамой Офелии, думая про себя, что Кармен – словно девочка, которую с детства учили не сердить отца. Теперь она точно так же старается не сердить мужа. Старается казаться как можно меньше, даже когда не сидит в инвалидном кресле.

– В саду искали? – шепотом спросила Кармен, пока Мерседес катила кресло в комнату, которую служанки успели снова превратить из военного штаба в столовую.

– Да, сеньора.

Мерседес искала Офелию повсюду – в амбаре, на конюшне, даже в лабиринте. Она видела страх в глазах Кармен, но не за дочь – страх вызвать недовольство мужа. На мельнице все были уверены, что Видаль женился только ради будущего ребенка. Ту же уверенность Мерседес читала на лицах гостей.

– Позвольте представить – моя жена Кармен.

Видаль не мог скрыть, что стыдится ее. Гостьи были куда лучше одеты, а рядом с их украшениями сережки Кармен были похожи на дешевую детскую бижутерию. Жена мэра спрятала презрение за светской улыбкой, а вдова даже не потрудилась притвориться. Посмотрите на нее, говорило выражение ее лица. Где он ее нашел? Какая-то замарашка, право слово!

Доктор Феррейро, усаживаясь за стол, переглянулся с Мерседес. По его лицу она видела, что ему страшно. Доктор боялся, что Видаль все знает, потому и пригласил его. Мерседес молилась, чтобы его страх не выдал их обоих. Она сама не знала, кому молится – лесу, ночи, луне? Уж точно не тому богу, кому молились все сидящие за столом. Этот бог слишком часто оставлял ее без помощи.

– Только по одной? – Священник взял карточку из протянутой Видалем пачки и передал остальное дальше.

– Едва ли этого будет достаточно, капитан! – сказал мэр. – Нам постоянно приходится сталкиваться со вспышками недовольства из-за нехватки самых необходимых продуктов.

– Если расходовать их экономно, одной карточки хватит надолго, – поспешно воскликнул священник.

Священник любил угождать военным. Те служанки, что еще ходили по воскресеньям в церковь, рассказывали Мерседес, как он проповедует порядок и послушание, а тех, кто ушел партизанить в леса, осуждает, называя коммунистами и язычниками. Говорит, что они не лучше дьявола.

– Безусловно, у нас продовольствия хватает, – сказал Видаль, – но нужно позаботиться о том, чтобы никто не вздумал делиться с партизанами. Они отступают, и один из них ранен.

Доктор Феррейро утерся салфеткой, чтобы скрыть, как дрожат губы.

– Ранен? – переспросил он равнодушным тоном. – Почему вы так уверены, капитан?

– Потому что сегодня мы их едва не поймали. И нашли вот это. – Видаль показал найденную в лесу ампулу.

Мерседес поймала еще один взгляд Феррейро. Она расправила плечи и сделала безмятежное лицо, чтобы успокоить доктора, хотя у самой от страха стало кисло во рту, будто она глотнула уксуса.

– Сохрани, Господи, их заблудшие души! А что будет с бренным телом, не имеет значения. – Священник наколол на вилку поджаристую картофелину.

– Капитан, мы будем вам помогать всеми силами, – заверил мэр. – Мы знаем, что вы здесь не по своей воле. У вас не было выбора.