Лабиринт Фавна - [19]

Видаль выпрямился в кресле. Он всегда так делал, когда что-то его задевало.

– Сеньор, вы ошибаетесь, – отвечал он с принужденной улыбкой. – Я здесь по своему выбору, потому что хочу, чтобы мой сын родился в новой, очищенной от скверны Испании. Наши враги, – он сделал паузу и обвел взглядом всех гостей по очереди, – ошибочно считают, что все люди равны от рождения. Но есть огромная разница: они проиграли войну, а мы победили. И если понадобится, убьем их всех. Убьем, и точка.

Он поднял бокал с вином:

– За выбор!

Гости подхватили тост:

– За выбор!

Доктор Феррейро изо всех сил стиснул ножку своего бокала.

Мерседес выскользнула за дверь и вернулась в кухню, радуясь, что там не слышны голоса гостей.

– Поставьте кофе, – велела она другим служанкам и прибавила, беря пальто с крючка у двери: – А я принесу еще дров.

Все молча смотрели, как она зажигает фонарь – спичка дрожала в руке – и выходит под дождь.

Проходя мимо солдат, охраняющих автомобили, Мерседес не поднимала головы – надеялась, как всегда, остаться невидимкой. Простая служанка, кто их замечает? Но как трудно удержаться и не ускорить шаг. Потому что сегодня мы их едва не поймали.

На опушке леса Мерседес остановилась. Еще раз оглянулась; ветви надежно закрывали ее от караульных. Потом подняла повыше фонарь и махнула перед ним рукой сверху вниз: раз, два, три. До сих пор этот сигнал действовал безотказно. Обычно брат поручал кому-нибудь наблюдать за мельницей на случай, если у Мерседес будут для них новости. Только уже опустив фонарь и собираясь возвращаться, она заметила среди деревьев детскую фигурку. Такую маленькую и дрожащую в мокрой одежде.

– Офелия?

Девочка была холодная как лед, в темных глазах застыла тревога. Но в них было и нечто еще – гордость и сила, каких не хватало ее матери. Офелия что-то сжимала в руке. Мерседес не стала спрашивать, что это и где была Офелия. Она, как никто, знала, что некоторые секреты лучше не вытаскивать наружу. Обняв Офелию за вздрагивающие плечики, Мерседес повела ее назад, на мельницу, и только надеялась про себя, что секреты у девочки не настолько опасные, как у нее самой.

– Как же вы познакомились?

Жена мэра улыбалась, и мама Офелии позабыла об откровенном презрении других гостей. А зря. Когда чувствуешь себя маленькой и слабой, безопасней помалкивать и оставаться невидимкой. Но Кармен очень хотела, чтобы ее сказка закончилась счастливо.

– Отец Офелии шил для капитана мундиры.

– Ах вот оно что!

Кармен не понимала, что супруга мэра ничего больше не хотела знать. Жена портного… Женщина, которая уже была замужем… Лица гостей застыли. А мама Офелии вся была в своей волшебной сказке. В стародавние времена…

Она нежно положила руку на локоть Видаля.

– Когда муж погиб, я в одиночку стала работать в мастерской…

Гостьи уткнулись взглядом в тарелки. Что за признание! В их мире женщина работала, только если была очень бедна и вынуждена кормить семью. Но мама Офелии все еще верила, что принц спас ее от всего такого: от бедности, от стыда, от беспомощности… Она смотрела на Видаля сияющими влюбленными глазами.

– И вот, чуть больше года назад, – она так и держала его за локоть, – мы снова встретились!

– Как интересно! – Жемчуга́ на шее у жены мэра сверкали, словно она украла звезды с неба. – Вы вновь нашли друг друга…

Ее голос чуть-чуть потеплел. Жена портного и солдат… Кто не любит волшебных сказок?

– Интересно. О да, очень интересно, – промолвила вдова, кривя губы.

Она верила только в такие сказки, где герой привозит домой гору золота.

– Прошу извинить мою жену. – Видаль высвободил руку и взял свой бокал. – Она воображает, что эти глупые истории кому-то могут быть любопытны.

Кармен Кардосо смущенно опустила взгляд. В некоторых сказках говорится о таких вот званых обедах. Может, надо было Офелии предупредить маму, что она приняла Синюю Бороду за принца?

Мерседес, войдя в комнату, увидела, как поникли плечи Кармен, и с радостью шепнула ей хорошие новости.

– Прошу меня извинить, – пролепетала Кармен Кардосо. – Моя дочка…

Она не договорила.

Никто не смотрел на нее, пока Мерседес везла к двери кресло на колесиках.

– Капитан, я вам говорил, что знал вашего отца? – спросил генерал. – Мы оба воевали в Марокко. Я был с ним знаком недолго, но он произвел на меня сильное впечатление.

– В самом деле? Я не знал.

Мерседес поняла по голосу, что Видалю вопрос неприятен.

– Его солдаты рассказывали, – продолжал гость, – что генерал Видаль, умирая на поле боя, разбил свои карманные часы о камень, чтобы сын знал точное время его смерти. И чтобы показать сыну, как умирает храбрец.

– Чепуха! – ответил Видаль. – У моего отца никогда не было карманных часов.

У Мерседес чесались руки выхватить серебряные часы у него из кармана. Пусть все видят, что он такое – надтреснутая, лживая вещица. Но она молча выкатила кресло из комнаты. Девочка ждет. Мерседес набрала для Офелии горячую ванну – пусть отогреется. Пробовала отстирать платье, но оно было безнадежно испорчено.

Когда Мерседес втолкнула инвалидное кресло в ванную, Офелия отвела взгляд, стараясь не смотреть матери в глаза. Лицо девочки все еще выражало гордость и намек на бунт. Раньше Мерседес такого за ней не замечала и считала, что это лучше, чем грусть, которая в первые дни после приезда окутывала Офелию, словно тень. Мама Офелии была другого мнения. Она подняла с пола испорченное платье, разгладила рукой изгвазданную ткань.