Лабиринт для Минотавра - [49]

Тысяча ликов Оракула изображала тысячу чувств, которые вызывал Минотавр – страх и робость, веселье и обожание, равнодушие и отвращение. Глаза разбегались на них смотреть. Но вот на длинном кронштейне выдвинулся один из экранов, где маячил лик, как две капли воды похожий на Вергилия:

– Воля слепа твоя, демиург Минотавр, потому и не видишь, что в лабиринт заключен ты с целью, отличной от той, что превыше иных пред тобою предстанет. Тот, кто тебя направляет, ловко скрывает лик свой и руки, ты же гордыню лишь тешишь и дальше, оставаясь послушной игрушкой. Слишком уверен, будто известно тебе, кем ты рожден и кого матерью можешь назвать…

– Грр-р-р-м-м, – заскрежетал Минотавр. – Зря ты, Оракул, посмел матерь мою в речах помянуть ни к месту, ни к чести, будто имя достойной Пасифии ведать не ведаешь ты.

Оракул молчал. Вергилий сменился темной женщиной в красном тюрбане, она с жалостью смотрела на Минотавра. В Оракуле совершалось движение – сложное и непонятное, как в головоломке. Вращались шестерни и колеса, натягивались и ослаблялись цепные, ременные тяги, менялись местами блоки. Казалось, тело Оракула радикально трансформировалось, но несмотря на зримые перемены гипостазис оставался равным самому себе. У Минотавра зачесались лапы ткнуть в круговерть Оракула обломком поувесистее, прекратив завораживающее движение.

5. Пророчество

– Что хотел ты узнать, Минотавр, спрашивай смело, если готов заплатить мне достойную плату, – вновь загудел Оракул. И Минотавр вдруг понял, что слова его складываются из скрипа, гула, лязга движущихся частей. То, что он воочию наблюдает, есть гипостазированный же мыслительный процесс Оракула с одновременным переводом в понятную речь. Хотя возможно, что под первым слоем движения скрывается второй, третий, десятый… и они совершаются бесшумно. Тем не менее Оракул предпочитал пользоваться ликами. Они выдвигались и вдвигались, иногда экраны толкали друг друга, словно Оракул сомневался – в какой личине предстать перед вопрошающим пророчества. Персоны при этом говорили, заглушая и перебивая друг друга, и Минотавру чудилось, что он разбирает:

– Я – Адам! Адам этого мира, и он по праву принадлежит мне!

– Теория сингулярности анизотропна по своей природе. Тот, кто познает ее, не имеет возможности вернуться назад и заняться чем-то другим…

– Я явился сюда из-за пределов поверхностного натяжения. Разве вы не знаете, что ваш мир – всего лишь крохотная капля на потолке мироздания?

– Мне всегда нравилось исполнять адажио ди минор, оно наилучшим образом соответствовало Венере…

Персоны на экранах сменялись быстро, Минотавр не успевал рассмотреть – кто говорит, а от какофонии смыслов хотелось прикрыть веки, прекратить хаос, выбраться из лабиринта слов.

– И что я должен взамен за твою болтовню и движенье на месте отдать? – Минотавр звякнул цепью.

– Не отдать, но вернуть. И не Оракулу. Прозрителю будущего в мире текущем нет ничего интересного. Сталков достойных отпустишь с цепи своей тяжкой.

– Они мне нужны для работы, которая нам предстоит, дабы исправить тот вред, что Красные кольца фабрикам здесь причинили. Черными сделали белое, процессы нарушив.

– Ах, Минотавр, бессилия ты своего замечать не желаешь, вновь ты на ношу готов, вынести вряд ли которую сможешь, вновь надорвешься до смерти… – Оракул внезапно застопорился, воцарилась тишина, но затем движение возобновилось. – Вдруг я подумал – не в этом ли рок – что непосильное должен раз ты за разом брать на себя, надрываться и падать туда, откуда нет возвращения смертным, взамен обретая черты гипостазиса, готовый идею, что не тобой рождена, до смерти преследовать и вновь возрождаться… Помнишь ли ты, Минотавр достойный, сколько в Океан Манеева ты окунался?

– Бредишь, Оракул, из хлама рожденный! – зарычал Минотавр. – Я, только я на этой планете хозяин, мне, только мне право дано ее перестроить да так, чтобы пристанищем стать для тех, кто возвратится сюда, убежав вновь от смерти, тело разрушенное обретя вместе с памятью и полнотою. Те же огрызки, что «возвращенцами» кличут, лишь заготовки, болваны, участь которых, пристанище здесь основав, вновь в Океан всем вернуться.

Гипостазис замолк, однако движения не прекратил – теперь его детали перемещались с гипнотизирующей периодичностью, и Минотавр почувствовал одолевающую дремоту. Захотелось прилечь на любую подходящую поверхность и забыться в кратком сне. Но Минотавр сопротивлялся, уловив хитрость Оракула – не убеждением, так усыплением добиться освобождения почему-то ценных для него сталков.

– Червоточина встретить тебе предстоит, Минотавр достойный, – продолжил Оракул. – Лишь у него все ответы получишь – кто и зачем нитью судьбы твоей управляет. А для того должен на берег Океана Манеева живым ты попасть исхитриться. Иначе не будет удачи, что бы ты не предпринял, смертию смертной продолжишь ты погибать, пока дух твой совсем истончится, останется только болван из костей да из мяса. Для этого нужно примаров следов вам держаться, тайно проникнуть туда, где Голоконда возникла на месте падения ангела, что за пределами мира давно обретался, но все же решил наш мир посетить, не зная последствий деяния столь опрометчивого. Ангел, что тысячью лиц обладает, ты уже видел его и встретишь еще ты не раз, никогда не признав в облике том, в котором скрывается он от тебя, смеясь и шутя беззаботно… Ангел нарушил раздумья творца, хаос внеся в мироздания логос, который ты призван творить на Венере, истинной цели не ведая дела того, что тебе поручил Червоточин…