Лабиринт Данимиры - [50]

Ещё я почуяла, что пахнет от чудовища вовсе не так дурно, как можно было бы судить по внешнему виду — не бомжом каким-нибудь, не зверем, не псиной, а веет от него горьковатым травянистым степным духом…  высушенными травами…  чёрными травами…

И едва чёрная степь из сновидения возникла в моих воспоминаниях, как я тут же оказалась там.

… Я вновь стою среди мёртвого неподвижного ковыля, в том же виде, что и в первом сне, босая и простоволосая, вновь напеваю песенку без слов. Но теперь я точно знаю, зачем здесь нахожусь — мне надо отыскивать тлеющие ниточки и связывать их воедино. Это стремление так важно, что ощущается неким врождённым рефлексом, отними который — и в организме что-то непременно разладится. Я очень стараюсь, мне удаётся соединить две пары обрывков, это больше, чем в прошлый раз. Я счастлива. Так счастлива, что когда просыпаюсь, всё ещё ощущаю, как на губах медленно тает чеширская улыбка…

… Дождь перестал идти, за окном стоял невнятный сумрак — с каким-то странным неровным отсветом, как будто где-то рядом вспыхивала и гасла неоновая рекламная вывеска. Было совершенно непонятно, сколько я проспала, который сейчас час — поздний вечер? раннее утро? — и даже не соображалось, который ныне день недели. Тем не менее, чувствовала я себя хорошо, мне не хотелось ни есть, ни пить, ни спать, голова была ясной и свежей. Теперь можно было произвести осмотр местности, поразмыслить над своим печальным положением и наметить план действий.

Чудовище спало — тихо и бесшумно. О том, что оно дышит, можно было догадаться только по движению грудной клетки — вверх и вниз. Что-то в этом было, в тёплом убаюкивающем покачивании…  мне нравилось…  мне очень нравилось…  я чуть было не заснула снова, но вдруг одна неприятная мысль отрезвила меня. А если человеческая сущность понемногу начинает растворяться в кошачьей? Пройдёт какое-то время, я забуду, что была когда-то человеком…  начну безмятежно лакать сливки, тереться о ноги чудовища, по ночам буду спать на его груди…  научусь громко урчать…  Душа Снежинки будет бесцельно дрейфовать в пространстве, родители станут вечно оплакивать свою дочь, а Мартин…  тут меня передёрнуло…  Мартин и его ведьмы начнут подыскивать новую жертву.

От таких соображений благодушный настрой, полученный от прогулки по чёрной степи, начал таять, и я окончательно проснулась.

Надо выбираться отсюда.

Я отдохнула, пришла в более-менее сносное состояние и готова двигаться дальше. Наверное, имело смысл найти крысиную ведьму. Она ведь сама говорила, что знает мою мать. Сумела ли она с ней связаться и рассказать, что со мной случилось?

Я спрыгнула на пол, и чудовище тотчас проснулось, повернулось на бок — дреды свесились до пола — и, подложив руку под голову, уставилось на меня. Любовалось, надо полагать. Потом оскалилось:

— Кы-ы-ы…

Это оно мне улыбнулось.

Возможно, даже пожелало мне доброго утречка.

— Мяу, — вежливо ответила я, а сама подумала, что когда всё закончится, чудовище надо будет показать родителям. А вдруг это несчастный человек, на которого наложены чары? Никогда с таким не сталкивалась, однако и со мной произошла совершенно невероятная история. Ведь безобразна только голова чудовища, и ещё когти на ногах и руках страшные, звериные какие-то. А в остальном, оно очень даже похоже на человека. Ну да, умом это существо не блещет, но характер у него, вроде, не совсем злобный.

Ещё я подумала, что нехорошо с моей стороны назвать того, кто меня приютил, «оно». Звучит, как будто я про что-то неодушевлённое думаю. Как про бревно какое-то. Даже морскую свинку как-то называют и не думают про неё «оно». А чудовище отнеслось ко мне, можно сказать, заботливо. По-братски делилось со мной выпивкой. Хотя вместо этого могло бы мною поужинать — с такими-то клычищами.

В смысле, мог бы. Он мог бы мною поужинать.

— Как…  тебя…  зовут?

Я постаралась как можно тщательней выговаривать анималингву и смотреть чудовищу прямо в глаза. Я всё ещё надеялась до него достучаться, да и вообще, хотелось создать иллюзию общения, чтобы не чувствовать себя беспросветно одинокой. Разговаривать с глухим оказалось легче, чем водить компанию исключительно с самой собой.

Чудовище радостно скалилось. Скалился. Только что хвостом не вилял.

— Кы-ы-ы…

Он не дурак, сказала я себе строго. Он просто…  особенный. Смотри, он даже слюни не пускает.

— Давай не будем путать. Кы — это я. А ты у нас будешь…

Шарик, мелькнуло в голове. А второй мыслью было — что-то во мне надломилось. Что-то не так. Раньше я никогда не позволила бы себе такие грубые шутки, тем более в отношении кого-то такого…  э-э-э…  с особенными способностями…

Надо выбираться, пока не стало слишком поздно.

— Ты у нас будешь…  будешь…  будешь…  — Ничего не придумывалось. Человеческие «Вася» или «Петя» решительно не подходили этому существу. — Чудовище пока будешь. Но не подумай, не просто так — чудовище, а с большой буквы — Чудовище. И мужского рода. Вернусь сюда с подмогой — тогда и определимся конкретнее, а пока недосуг изобретать тебе имена. Да будет так. Мяу.

— Кы, — покладисто согласился Чудовище.

Я подошла к выходу из комнаты, запустила лапу в щель между полом и дверью и потянула на себя.