Лабиринт - [2]

А Молчаливому исполнилось пятнадцать. Следующим летом он возьмет себе жену…

Но этого не будет! Он уйдет. Пусть даже он так никогда и не выберется из лабиринта, но зато у него будет надежда, и он умрет вместе с ней. Упадет от истощения или погибнет а крысиной норе, или же его укусит ядовитый паук – все что угодно, но только не покорность судьбе. Он больше не желает жить в лабиринте, он хочет увидеть солнце. Вершины стен, освещенные солнцем, они же такие красивые – яркие, сухие, не то что внизу, где все покрыто слизью и улитками. О, если бы он мог, как паук, лазать по стенам! Но он не паук, он человек, он существо ходячее – и, значит, он пойдет, будет идти, идти, идти – хоть целый год, хоть два, а хоть даже и три – и выйдет, и увидит солнце, а потом… А потом ему будет уже все равно, пусть даже солнечный свет действительно окажется губительным, и он умрет от него. Но он умрет не здесь, не в лабиринте. Нужно только добыть башмаки, и тогда он будет спокоен: ведь тот, кто их наденет, потеряет душевный покой и будет идти по лабиринту до тех пор, пока не лишится последних сил. Быть может, этих сил ему как раз и хватит ровно настолько, чтобы выйти и увидеть солнце. А нет, так нет!

Подумав так, Молчаливый поднялся, надел свою самую крепкую куртку, взял самый острый нож, неслышно выскользнул из родной пещеры и, крадучись, направился к капищу. Была глубокая ночь, мать и младшие братья давно уже спали, никто его не удерживал.

А в капище горел огонь. Жрец сидел у костра и грел над огнем свои узловатые старческие руки. Молчаливый, затаившись за камнем, смотрел на огонь и неслышно вздыхал. Сколько ночей он вот так же подглядывал за ним, стараясь уяснить, как же это старику удается из черного жирного камня вызвать огонь. Никто в племени этого не умел и уметь не смел. Женщин и вовсе к костру не подпускали, а среди мужчин чести погреться у костра удостаивались только охотники за крысами да лазутчики. Лазутчики – это глаза и уши племени, а охотники добывают жирный камень в крысиных норах: двое стоят с ножами наготове, третий поспешно рубит камень…

Но отчего он загорается? Жрец говорит, что камень загорается от прикосновения его руки, но Молчаливый этому не верит. Он знает – что-то сокрыто в руке старика, но вот что?

– Эй, Молчаливый! – вдруг окликнул жрец, не поворачивая головы.

Молчаливый не шелохнулся.

– Я кому говорю! – повысил голос старик.

Молчаливый прижался к стене и не проронил ни звука.

– Садись к огню, я давно тебя дожидаюсь.

Голос жреца не предвещал ничего плохого, и Молчаливый вошел в капище, сел рядом со жрецом и, не удержавшись, тоже протянул руки к огню…

А глаза его неотрывно смотрели на башмаки, стоявшие на священном желтом камне.

– Я не только сегодня, я вообще давненько за тобой приглядываю, – сказал жрец, глядя на огонь. – И знаю: ты хочешь уйти. Ты ищешь выход из лабиринта и думаешь, что башмаки тебе в этом помогут.

Молчаливый опустил голову. Он знал, что жрец умеет читать по глазам.

– Если я буду спать, ты их похитишь, – продолжал жрец, – а если же нет… то ты сначала убьешь меня, а потом все равно их похитишь и уйдешь.

Рука Молчаливого незаметно скользнула к поясу, к ножу. Жрец слабо улыбнулся и сказал:

– Погоди, не спеши. Сначала выслушай меня, а сделать свое дело ты всегда успеешь… если будет на то моя воля!

Молчаливый убрал руку с пояса и приготовился слушать. Жрец пригладил негнущимися пальцами свою лысую бугристую голову и заговорил:

– Ты заблуждаешься. Мечтаешь выбраться из лабиринта и думаешь, будто это самое главное в жизни. Увы, это не так. Вот ты хочешь бежать, но откуда? Что есть лабиринт? Быть может, это единственное наше спасение, быть может, его стены защищают нас от неведомых, чудовищных бедствий. Да, жизнь здесь скудна и безрадостна, но что такое радость? Ты думаешь, что радость – это нечто большее, нежели то, что ты имеешь сейчас. Ты ведь еще хочешь быть сытым, ты не желаешь каждую ночь ждать нападения крыс, страшиться эпидемий. Да, это так: вся наша жизнь проходит в предчувствии беды. Однако это самое предчувствие заставило… нет, научило нас быть сильными, терпеливыми, чуткими к ближнему. Плохо ли это?

Молчаливый молчал. Жрец грустно улыбнулся и продолжал:

– А вот теперь представь, что может случиться с человеком, когда он будет сыт и забудет о страхе. Что, если подобная самодовольная безнаказанность сделает его во много раз хуже самой бешеной крысы? Так что прежде всего хорошенько подумай, что значит лабиринт для человека, и уж только после этого решай, а нужно ли тебе бежать из него.

Жрец замолчал и пристально посмотрел на Молчаливого. Жрец был стар и, наверное, мудр. Старость лишает человека многого: тело становится дряблым, глаза слезятся и плохо видят, уши почти не слышат. Над старыми смеются женщины, старыми брезгуют крысы. Однако взамен всего этого старость делает человека спокойным и мудрым. Человек начинает различать то, что недоступно самому зоркому глазу, и слышать то, чего не слышит никакое ухо. Понять, зачем воздвигнут лабиринт, возможно только в старости. То есть уже тогда, когда руки станут слабыми, колени устанут сгибаться и будут болезненно щелкать при каждом шаге. Так что если ему в старости откроется, что лабиринт – это действительно зло, западня, то сил бежать отсюда все равно уже не будет. Значит, совет жреца – это коварная ловушка. А если так…