Лабиринт [Авторский сборник] - [5]

Вадик долго мялся, но я знал, что деньги у него есть. Я пообещал отдать шестьсот и помочь устроиться в совместную фирму. Конечно, после свадьбы.

— Когда она еще будет, твоя свадьба? — недоверчиво смотрел на меня Вадик.

— Скоро, — соврал я и пригрозил: — Не выручишь — никакой фирмы!

Вадик уже ходил в техникум и своим местом работы был разочарован. Обшарпанные коридоры, шум, дети, как очумелые, носятся, и зарплата сто семьдесят рублей. Только название, что техникум, а так самая завалящая школа. Школу Дубовицкий терпеть не мог.

— А если не женишься, плакали мои денежки?

— Кто не рискует, тот не пьет… портвейна!

— Гони свой магнитофон, — наконец решился Вадик. — Если не отдашь шестьсот, он у меня останется.

Мы хлопнули по рукам, и я получил деньги. Теперь я не лез к Кате в постель. Мы просто гуляли по городу или сидели в кафе. Я изо всех сил давал понять, что серьезно увлечен и не хочу сводить наши отношения только к постельным. Однажды я сообщил, что должен недели на две уехать.

— Куда? — всполошилась Катя.

— К себе на родину.

— Это обязательно?

— Обязательно.

— Зачем?

Я наотрез отказался объяснять, намекнув, что уезжать никуда не хочу, но таковы обстоятельства. Скоро обязательно вернусь. Это был рискованный ход. Катя могла попросту найти другого. Но я чувствовал — надо рисковать. Я возился с Катей уже целый месяц, но никакого разговора о нашей дальнейшей жизни не шло. Катя была влюблена, как кошка, но ей хватало свиданий. Между тем начался август и что-то надо было решать.

Отец встретил меня на станции. Кажется, семья разбогатела. Вместо древнего «Москвича-412» мы сели в «жигуленок». Тоже не новую машину, но приличнее, чем «Москвич». Из-за спинок сиденья с визгом выскочили младшие братья Витька и Славка.

— Шурка приехал! Ура!

Пришлось открывать сумку и оделять братьев подарками. Славке — портативный плеер, а Витьке — пластмассовый набор полицейского, наручники и дубинку.

— Па, гляди че у меня!

Товарное изобилие еще не дошло в наши края. Витька дергал из рук у Славки двухлитровую бутыль кока-колы, а тот по складам читал надпись. Потом оба принялись пить прямо из горлышка. Попробовал и отец.

— Ничего. Лучше, чем наш лимонад. Только теплая.

Мы ехали через станционный поселок. «Жигули» прыгали по колдобинам. Вдоль дороги стояли дома железнодорожников, глухие, толстостенные, облепленные сарайчиками и будками. В горячей пыли купались куры. Козы, привязанные к колышкам, прятались от жары под заборами. Возле магазина стояла толпа. Давали что-то дефицитное.

— Как живете? — спросил я, хотя видел, что живут, как жили. Убого.

— Да ничего, — бодро отозвался отец. — Зарплату недавно прибавили. Правда, цены подскочили. Чехонь пошла. Славка штук сто насолил.

— Сто тридцать, — поправил Славка. — И судаки хорошо берутся. Я килограмма на четыре одного поймал. Зубы такие, аж глядеть страшно.

Я снова был дома. Вечером собралась родня, и от меня не отходила мама. Она сразу поняла, что я приехал ненадолго.

— В школу не пойдешь? — спросила она.

— Нет.

— Там тебя ждут. Ты же по направлению к нам.

— Мам, я остаюсь в Москве.

— А ничего, что по направлению не поехал? Раньше за такое дипломы отбирали.

Наивная моя мама! Как и отец, она всю жизнь чего-то боялась. Бумажек с печатями, родительских собраний, участкового.

Я твердо решил остаться в столице и в свой городок возвращаться не собирался. На диплом мне было наплевать. Главное — отношения с Катей.

— До конца месяца поживешь? — спросила мама.

— Нет. У меня всего пять дней.

— Ну хотя бы десяток. Мы все по тебе соскучились.

— Не могу. Надо ехать.

В те же дни я встретил в Красном Яре своего одноклассника Васю Кошелева. В десятом классе мы занимались в полузапрещенной тогда секции карате. Потом я уехал в Москву, а Вася, отслужив в армии, жил в Ростове. Небольшого роста, широкий в груди и плечах, он производил странное впечатление. Мне виделось что-то хищное в его спокойных светло-голубых глазах. Был он коротко стрижен и, судя по всему, продолжал заниматься спортом. Я бы назвал его крутым, но таковых в нашем захолустном городке тогда не водилось. Да и выглядел Вася по-другому. Без надоедливых к месту и не к месту адидасовских причиндалов, золотой цепи на шее и стриженного налысо затылка.

Василий Васильевич Кошелев, по школьной кличке Вась-Вась, тоже приехал погостить к родителям. Мы не были с ним друзьями, но жили на одной улице, и я позвал его отметить приезд. Мы чувствовали, что пригодимся друг другу, и даже успели в те дни съездить на рыбалку.

— Значит, остаешься в Москве? — спросил он.

— Да.

И неожиданно для себя рассказал про Катю. Наверное, мне требовалось с кем-то поделиться. Он слушал внимательно. В Кошелеве чувствовалась жестокость уже успевшего много повидать человека. На правом боку темнел лиловый уродливый шрам.

— Ты повоевать успел? — показал я на шрам.

— Немножко.

— Афган?

— Теперь за этим необязательно за границу ехать. На Кавказе уже в полный рост пуляют.

— И наших убивают?

— Убивают, — вздохнул Вась-Вась. — Наплачемся еще с Кавказом. Вначале Карабах, теперь Осетия, а Горбачев, сволочь меченая, будто ничего не видит. А в Москве как жизнь?