Кыштымцы - [7]

Шрифт
Интервал

Николай Федорович пришелся по душе Борису Евгеньевичу потому, что был немногословен и деловит. Сидит, бывало, слушает, усы большим пальцем поглаживает. Улыбка теплится под ними. Все спорят да прикидывают, а он помалкивает. Спросят:

— Чо думаешь-то, Николай Федорыч?

Он не спеша прокашляется, обведет всех внимательным взглядом и скажет:

— А чо думать? Маевку сделаем на Амбаше, а к самому празднику на часовне флаг красный выкинем.

— Времени-то осталось с гулькин нос, когда же успеете?

— Какая забота! У нас все готово!

В седьмом, когда организацию разгромили жандармы, Николай Федорович подался на Соймоновский прииск, там и пересидел смутное время. В прошлом году встретились как друзья. Оказывается, Николай дочкой обзавелся. Смущенно улыбнулся:

— В самое время. По новой жизни шагать будет.

И не увидит, как дочь по новой жизни шагать будет. В январе Екатеринбург к себе затребовал. Борис Евгеньевич с протестом — у себя работников не хватает, в Совете некому работать. В ответ сердито:

— Знаем! В других местах еще хуже.

Уж куда хуже, наверно, было в том Соликамске. Припрятали богатеи добро, ощетинились против советской власти. Послали туда рабочих-красногвардейцев, вместе с ними и Николая Горелова. И вот такое горе…

В этот день тоже много заседали. Кончили уже за полночь. Как-то с первых дней повелось — времени всегда не хватало да и слишком большие и порой незнакомые дела приходилось решать. Пока обговорят, пока во всех деталях обсудят, поспорят, глядишь, уже и третьи петухи поют.

Швейкин спешил домой. Продрог — из жаркой комнаты вывалился в этот февральский буран. Снежная крупка хлестко била в незащищенное лицо, попадала за ворот. В избах ни огонька, словно все вымерло. Поздно. Да керосин берегут, где его теперь возьмешь? Потому лампы без нужды не жгут. Даже ужинают в темноте или при лучине — ложку мимо рта не пронесешь. Поедят и в постель. Долго не спят, мудруют о жизни, какая она все-таки будет? Не раз помянут Швейкина, Баланцова и всех других. Одни с надеждой, другие с ненавистью.

Собаки воют. Жить трудно, а собак развели прорву: чуть не в каждом дворе. Собака — она бессловесная зверюга, а в беде надежная, хозяина не бросит.

Торопится Борис Евгеньевич домой, еще не остывший от споров. Завершает их вот сейчас, один на один. Идет через Базарную площадь, мимо непривычно притихшего завода, а потому вроде чужого. Скоро Нижегородская, только добежать до угла, а там останется ничего — один околоток. В тот момент, когда Швейкин приблизился к угловому дому, за спиной что-то гулко хлопнуло, словно из бутылки пробку высадило. И только когда над головой пискнула пуля, Швейкин понял: в него стреляли. Запоздало пригнулся. Гляди-ко! Прав Мыларщиков — без револьвера в такую глухую пору, ой, как неуютно, и беззащитно. Черная тень метнулась влево, к Большой улице. Ударил еще один выстрел, потом еще. За тенью, которая бросилась к Большой улице, от завода метнулась другая. Похоже, что перестрелку они затеяли между собой.

Борис Евгеньевич прижался к темным воротам углового дома, нащупал в кармане револьвер и, взведя курок, стал ждать. Даже охота взяла помериться силами. Знакомое состояние. В шестом году в марте в Крутых берегах устроили ночью собрание. Ждали казаков. Тогда у Бориса тоже револьвер был, у Маркела Мокичева — самодельная бомба. Настроение азартное — сунулись бы казачки, узнали бы почем фунт лиха! Но не сунулись.

На Большой улице выстрелили еще два раза и все стихло. И тут поднялся невообразимый собачий лай. Борис Евгеньевич услышал чьи-то торопливые шаги. Кто бы это? Только не тот, который в него стрелял. Тот в открытую не пошел бы. Когда человек поравнялся с воротами, Борис Евгеньевич властно приказал:

— Стоять!

Человек остановился и спросил:

— Это вы, товарищ Швейкин?

— Угадал. А ты кто?

— Дайбов я, Кузьма. Из литейки.

— А что ты тут делаешь?

— Да вот… За вами шел… Михаил Иваныч приставил к вам. Гляди, говорит, Кузьма, чтоб и волос не упал с головы товарища Швейкина. Не то душу из тебя вытрясу.

— А что, и вытрясет, — усмехнулся Борис Евгеньевич, представив всегда решительного Мыларщикова. — За кем же ты гнался сейчас?

— Какой-то субчик за вами увязался с Базарной площади. А вы бы хоть оглянулись разок! Увидел меня и пальнул в вас издалека, а то бы попал небось. Ну я в него. Он бежать. Не догнал. Хромой, хромой, а припустился — не догонишь. Упомнил: в шинели и папахе.

— Может, ты его и подстрелил?

— Не-е, он сразу прихрамывал.

— Спасибо, Кузьма, а сейчас спать. У меня ведь тоже защита есть. Видишь? — Швейкин вынул из кармана револьвер. — И стрелять я умею. Дойду теперь один, не бойся.

— Мне ведь все равно в вашу сторону, к станции.

Они попрощались у ворот дома Швейкина. Борис Евгеньевич пожал жесткую сильную руку Кузьмы и глядел вослед до тех пор, пока его фигура не растворилась в темноте.

Беспроигрышная перспектива

Аркадий Михайлович Ерошкин коренной кыштымец, отец у него был мелким лавочником. Скопил капиталец да выучил единственного сына на инженера. Работал молодой инженер в главной конторе Кыштымского горного округа.

Он старался не выделяться от своих земляков.


Еще от автора Михаил Петрович Аношкин
Рубежи

Автобиографическая повесть. Автор выступает в ней представителем поколения, что пришло в жизнь после Великого Октября, а в пору зрелости первым приняло на себя удар фашистских полчищ, ценой великих жертв отстояло свободу и независимость Родины.


Уральский парень

Во время войны командир роты партизанского отряда Балашов — уроженец города Кыштыма — сталкивается не только с врагами в немецкой форме, но и с предателями, обманным путем попавшими в партизанский отряд. За мужество и героизм ему присвоили звание Героя Советского Союза.


Прорыв. Боевое задание

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кыштымские были

В сборнике челябинского прозаика Михаила Аношкина повествуется об Урале, родном и близком автору крае, о простых людях, их труде и заботах, сложных и интересных судьбах.Основу сборника составляет повесть «Куприяновы» — рассказ о большой уральской семье с устоявшимися традициями, члены которой проходят сложный и подчас противоречивый путь.Эту повесть как бы продолжают истории, рассказанные кыштымским старожилом Иваном Бегунчиком, дополняя и развивая тему любви и привязанности к родной земле, своему краю.


Просто жизнь

Михаил Петрович Аношкин — автор восемнадцати книг. Член СП. Участник Великой Отечественной войны. Ей посвящены повести «Суровая юность», «Уральский парень» и трилогия, в которую вошли «Прорыв», «Особое задание» и «Трудный переход». Эти повести вышли отдельными книгами в Воениздате.В книгу «Просто жизнь» вошла повесть «Дорогу найдет идущий» и рассказы, посвященные, главным образом, сегодняшнему дню, проблемам, волнующим нашего современника.


Мой знакомый учитель

Михаил Аношкин известен уральскому читателю по книгам «Сугомак не сердится», «Человек ищет счастья», «Уральский парень» и др.В новом сборнике представлены повесть «Мой знакомый учитель» и рассказы.В повести, составляющей основу книги, рассказывается о нелегкой, но вместе с тем интересной судьбе учителя, попавшего в исключительные обстоятельства. Столь же твердый и несгибаемый, сколь добрый и щедрый душой, он побеждает все превратности судьбы и находит свое место а ряду строителей нового коммунистического общества.


Рекомендуем почитать
Водораздел

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.