Квинт Лициний 2 - [46]

— Да, Леонид Ильич, работаем над этим, активно работаем, — согласился Андропов, — надо набрать их шпионов на обмен. У нас, кстати, на редкость урожайный год в этой области. Так что поменяем обязательно.

— Да, я помню, ты докладывал… Но генерала ГРУ этого не вздумайте отдавать! Такие должны платить сполна! Здесь и кровью! Кстати, Костя, — повернулся он к тихо сидящему на уголке Черненко, — тут и твоя недоработка, отдела административных органов. Куда смотрели, когда генерала давали?!

Черненко истово закивал, соглашаясь.

— Леонид Ильич, — мягко начал Андропов, — с этим генералом особый случай. Очень, очень ловко маскировался. Законченный авантюрист, работал не за деньги, и не за идею, а за острые ощущения. Таких почти невозможно выявить стандартными методами наших кадровиков. Так что я не думаю, что отдел недоработал. И, к сожалению, возможно именно на него и придется менять Гийома с женой. Других шпионов сопоставимого масштаба нет. Остальные – обычная мелочь, просто их сейчас оказалось много.

Брежнев покраснел от негодования:

— Да он сколько знает!

— А мы и не сразу отдадим. Во-первых, мы взяли этого Полякова под свой контроль, и он согласился работать под нашу диктовку. Так что сейчас он – прекрасный канал для дезинформации противника. Когда мы его обменяем, найдем способ дать знать об этом американцам, и их доверие к его данным будет подорвано. Во-вторых, мы рассчитываем, что будем играть через него два-три года, и за это время поменяем некоторые важные и известные ему методы работы. Ну и, в-третьих, самое печальное, наиболее важную информацию он так и так уже передал.

— Эх… На фронте все проще было, — огорченно вздохнул Брежнев, — предатель – к стенке, и никаких гвоздей. И правильно это!

Он задумчиво пробежался глазами по столу, ища что-то, а потом вспомнил, что уже выпил вечернюю простоквашу и повернулся к Черненко:

— Костя, а поставь-ка ты ту пластинку с фронтовыми песнями, где Марк Бернес поет.

Андропов расслабился, глядя на багровеющие сквозь седой пепел угли.

— В далекий край товарищ улетает, — начал довольно музыкально подпевать Брежнев, — Юра, давай, подключайся дорогой, не грусти…

— Родные ветры вслед за ним летят, — ладно вывел дуэт, и Брежнев требовательно повернулся к Черненко, — Костя, ну!

— Любимый город в синей дымке тает, — негромкие, чуть надтреснутые от возраста голоса наполняли небольшую комнатку, — знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд…

Глава 6

Вторник, 01 ноября, 1977, утро,

Афганистан, Кабул.

— Саша, я прошвырнусь до биржи, — Вилиор Осадчий погромыхал тяжелой связкой ключей, выбирая нужный, и отпер престарелый сейф. — Потолкаюсь, послушаю.

— Хуб, буру, [*хорошо, вали – на дари] – меланхолично согласился его зам и перешел с дари на русский, — слушай, курева прикупи, закончилось.

— Куплю, — резидент советской разведки извлек из темного чрева сейфа четыре пухлые пачки долларов и бросил в потертый "дипломат". Уже стоя в дверях, повернулся и уточнил без всякой надежды в голосе, — ничего нового нет?

Морозов поморщился:

— Глухо. Я с Кадыровым накоротке переговорил в курилке, у соседей тоже ничего пока.

— Плохо… Неделя уж прошла, — Вилиор задумчиво побарабанил пальцами по косяку, — ладно, может мне повезет.

"Да, плохо, – думал он, идя по коридорам посольства к выходу, — плохо. Уплывает Афганистан, уплывает, и чем дальше, тем быстрее. Денег Дауду надо все больше, и ходит он теперь за ними к иранцам и саудитам. А кто девушку обедает, то ее и танцует. Конечно, задел у нас хороший, крепкий: одних обученных в СССР офицеров почти тысяча, и это не считая врачей, инженеров и учителей. Но новых курсантов Дауд теперь посылает в Индию и Египет. Хорошо, что пешаварская семерка и ЦРУ с Пакистаном за их спиной пока волнует его намного сильней, чем местные коммунисты. Но какой неудачный для нас год! Сначала Брежнев в апреле в Москве передавил на переговорах, а сардар ох как обидчив…".

Он сокрушенно покачал головой, вспоминая. В апреле, после государственного визита Дауда в Москву, вернувшийся с переговоров посол как-то за рюмкой водки по секрету поведал о чуть не выплеснувшемся наружу дипломатическом скандале:

— Представляешь, — раскрасневшийся Пузанов говорил быстрым горячим полушепотом, — он так, походя, сказал Дауду: "раньше из стран НАТО на севере Афганистана никого не было, а теперь под видом специалистов туда проникла масса шпионов. Мы требуем их убрать". А Дауд в ответ ледяным голосом: "Мы никогда не позволим вам диктовать нам, как управлять нашей страной. Лучше мы останемся бедными, но независимыми". Встает и на выход! И вся их делегация за ним. Леониду Ильичу пришлось догонять в дверях и извиняться, мол, не так выразился… В общем, остаток переговоров прошел скомканно, программу пребывания свернули и на следующий день улетели. Теперь выправлять надо.

"Выправлять… – Осадчий с досадой толкнул дверь и вышел в залитый ярким солнцем посольский двор. — Попробуй выправи, когда только что арестовали под две сотни коммунистов. Узнать бы, что с ними… И что на них…"

Стремительный порыв ветра из-за угла взвинтил и бросил в лицо пыль. Осадчий привычно закрыл глаза и задержал вдох, пережидая. Пыль, эта мелкая афганская пыль – она проклятие Кабула, наравне с вонью из сточных канав и пронзительными криками муэдзинов ранним утром. Она везде – и на улицах, и в доме, забивает нос и исподтишка порошит в глаза. Привыкнуть к ней невозможно.