Квазимодо - [46]

А сейчас-то уже что? Сейчас-то уже поздно… Впереди показалось то самое мокрое пятно на асфальте. Запахло водой. Квазимодо сошел с дороги и сквозь густой кустарник продрался к стенке утеса, подходившего в этом месте совсем близко к шоссе. Слоистая каменная стена жила и сочилась водою; крупные прозрачные капли, чреватые сами собою, свисали со скальных полочек и уступов и, посомневавшись минуту-другую, срывались в поспешный извилистый бег в никуда. Тут и там рождались и немедленно иссякали суетливые крошечные потоки; достигнув низа стены, они ныряли под большую глыбу песчаника, сырую и самодостаточную, как квашня. Пес пристроился поудобнее и принялся с наслаждением лизать прохладную сырость. Лизать пришлось долго, потому что жажда не желала уходить, очевидно, раздосадованная столь необычным способом доставки воды.

Наконец Квазимодо скорее устал, чем напился. Солнце уже перезрело, хотя и держалось еще высоко, и вечер ощущался в уставшем от неподвижной жары воздухе. Пес немного покрутился, выбирая место поудобнее, лег и тут же заснул, откинув вбок усталые ноги и выставив ухо на боевое дежурство. Закрывая глаза, он разом увидел клубящуюся неизвестностью пропасть своего несчастья — всю, сверху донизу — и, проваливаясь в сон, как в избавление, вдруг ощутил какую-то непонятную щемящую радость, ту самую, которая живет только за гранью полного, всепоглощающего отчаяния.

Ему сразу же приснилось, что он бежит за белой машиной, увозящей хозяина, бежит огромными размашистыми скачками, сильно и красиво, быстро съедая разделяющее их расстояние. Вот он уже в нескольких шагах от нее, вот еще ближе… и еще… Еще немного, и можно будет, обогнув машину справа, заглянуть в окно и увидеть Мишку. И старая «субару» тоже, наверное, понимает, что убегать бесполезно, что могучий Квазимодо неизбежно настигнет ее, и поэтому она сдается, она просто трусливо останавливается и ждет, пока он подбежит. И он подбегает и, повернув вправо, начинает огибать ее сзади, чтобы добраться до мишкиного окна, и бежит, и бежит, и бежит. Машина стоит, ее угол маячит перед самым квазимодовым носом, но отчего-то он никак не может добраться до этого угла, как ни старается. Он прибавляет шагу, но угол остается все там же — в полуметре от его носа, как будто машина растет вширь, одновременно с каждым движением Квазимодо. И даже потом, когда он притормаживает, запыхавшись, проклятая железяка продолжает расти, растягивая черный исцарапанный бампер, удаляя от него столь близкий еще совсем недавно угол. И он окончательно останавливается, поняв, что опять проиграл, останавливается и смотрит назад, и не видит ничего, кроме бесконечной, уходящей в никуда, черной линии бампера…

Он проснулся оттого, что почувствовал чье-то присутствие, а потом услышал и лай, визгливый и неуверенный. Квазимодо перевернулся на живот и осторожно выглянул из-под своего куста. На обочине дороги переминались несколько бродячих собак. Скорее всего, они пришли сюда с той же целью, что и сам Квазимодо — напиться, но приблизившись, уловили его запах, запах крупной собаки, и теперь не знали, как быть. Пес без труда определил среди них главную — лохматую рыжую сучку среднего размера с мордой кирпичиком. Она уже различила его сквозь заросли и теперь благоразумно ожидала следующего хода чужака. Надо было выходить знакомиться.

Превосходящее количество шавок не испугало Квазимодо, он знал, что сильнее их всех вместе взятых. С другой стороны, все его предыдущие стаи состояли либо исключительно из людей, либо управлялись по сугубо человеческим законам, так что правила настоящей собачьей стаи были ему совершенно незнакомы. Но на счастье, все оказалось не так уж и сложно. Быстро завершив почтительный обряд обнюхивания, рыжая дала своей команде добро, и вся стая с веселым треском ломанулась к воде через ошалевшие от такого напора кусты. Квазимодо остался один на обочине. Темнело. В лощине зашевелился ветерок; на восточном краю горизонта тяжелыми серыми складками сгущалась ночь. Пора. Он в последний раз оглянулся на шебуршащую в кустах чужую стаю и тронулся в путь. Домой, к морю, туда, где заходит солнце.

Неторопливой экономной побежкой Квазимодо трусил вдоль пустынного в этот час шоссе. Фары редких машин ненадолго выхватывали из темноты пробуждающиеся к ночи самарийские холмы. В горных котловинах закипала поспешная и жесткая ночная жизнь. Выбегали на охоту крошечные пустынные лисы; собирались шакалы, любители побазарить, попугать тишину своим грубым визгливым хохотом. В поисках падали выходили к проезжим дорогам мрачные гиены. Неслышно ставя точные копыта, осторожно проходил пустынный олень со своим пугливым гаремом. Проснувшиеся змеи тихо скользили между камней и кустов в поисках зазевавшейся мышки.

Кстати, о мышах… Квазимодо увидел впереди оливковую рощу и свернул с дороги. По опыту своих прошлых скитаний, он знал, что среди оливок, где попадались и миндальные деревья, вполне можно было разжиться неплохим ужином. Мышковать он умел замечательно, пользуясь данными ему природой тончайшим нюхом, ловкостью и сильными лапами. Вот и теперь, учуяв особо мышиное место, он довольно быстро накопал вполне достаточное количество еды. Увлеченный удачной охотой, пес не сразу заметил свою давешнюю рыжую знакомую, а с нею еще двух собачонок. Они робко стояли у края площадки, будто прося разрешения присоединиться к его роскошному пиршеству. Что ж… Квазимодо уже успел наесться до отвала, так что жадничать не имело смысла. Он снисходительно чихнул и отошел в сторону, как бы приглашая к столу рыжую и ее поредевшую свиту. Мышей и в самом деле хватило на всех. В дальнейший путь Квазимодо отправился уже не один — его новые приятели решили держаться поближе к столь удачливому охотнику.