Квартира на двоих - [68]

После работы отправляюсь к психотерапевту. Как заведено, Люси сидит молча. От этого почти неуютно, и я спонтанно начинаю рассказывать ужасные, причиняющие боль вещи, о которых обычно даже думать не могу. Как Джастин ловко убедил, что у меня плохая память – всегда можно сказать, что я что-то не так помню. Как беспардонно заставил меня поверить, что я выкинула кучу одежды, хотя на самом деле запихивал вещи, которые ему не нравились, в дальний угол шкафа. Как незаметно внушил, что я обязана заниматься с ним сексом, даже когда была настолько расстроена, что я не могла ясно мыслить.

Для Люси – обычная сессия. Она лишь кивает или наклоняет голову. Иногда – в крайних случаях, когда я говорю вслух что-то такое, от чего физически больно, – произносит участливое «да». В конце неожиданно спрашивает, как я оцениваю собственный прогресс. Я начинаю с обычных расшаркиваний: «просто замечательно, правда, огромное спасибо», – точно парикмахеру, который спрашивает, нравится ли тебе стрижка. Однако Люси молчит, и я серьезно задумываюсь над вопросом. Пару месяцев назад я с огромным трудом отказала Джастину, когда он приглашал меня выпить. Я тратила бо́льшую часть мыслительной энергии на то, чтобы удерживать воспоминания на расстоянии. Не хотела даже признать, что стала жертвой психологического насилия. А теперь я говорю с «кем-то другим, а не с Мо», что я не виновата, да еще и на самом деле в это верю.

В метро по дороге домой гляжу на свое отражение в стекле, расправляю плечи, как в день переезда от Джастина. Да, после сессии глаза у меня на мокром месте, однако сегодня на мне нет темных очков. И знаете что? Я страшно собой горжусь!

Ответ на вопрос, как он себя чувствует после публикации в «Дейли Мейл», нахожу по возвращении в квартиру. Леон оставил записку на холодильнике:

Ужин не приготовил. Слишком знаменит. (Заказал по интернету, чтобы отпраздновать ваш с Кэтрин успех; в холодильнике – изумительная тайская еда.)

Слава не вскружила голову – уже что-то. Засовываю коробочку с едой в микроволновку, напеваю, пока она гудит, «Что нас не убивает…» и тянусь за ручкой. До среды Леон работает, потом едет к маме; мы не увидимся до пятницы, дня апелляции. Он все время находит себе занятие. Завтра едет к последнему в списке Джонни Уайту в Кардифф, а когда вернется, только-только будет время немного поспать перед работой. Хотела сказать, что в таком режиме долго не протянешь, но он так мало спит, даже когда дома. Может, оно и к лучшему, если есть занятие. Наконец дочитал «Под стеклянным колпаком» – верный признак бессонницы – и питается в основном кофеином. Хотя до конца месяца далеко, а растворимого кофе у нас почти не осталось.

Решаю не распоэзиваться.

Рада, что жизнь знаменитости пришлась тебе по вкусу. Я же, напротив, хоть и стыдно, ревную тебя к сотне женщин в сети, которые считают, что ты «такой вкусненький, пальчики оближешь», и предпочитаю, чтобы пялиться на тебя могла только я.

Держу кулачки, чтобы Джонни Уайт Восьмой оказался Тем Самым!

На следующий вечер читаю ответную записку. Сразу видно, он страшно устал. Почерк не такой убористый, как обычно, словно сил держать ручку не осталось.

Джонни Уайт Восьмой – не тот. Кстати, очень неприятный тип и не любит людей. А еще обкормил меня просроченным рулетом с инжирной начинкой.

Ричи передает привет. Он нормально. Держится.

Хм. Ричи, может, и держится, а насчет Леона я не уверена.

56. Леон

Опаздываю на работу. Двадцать минут, на которые у него вообще-то нет денег, разговаривал с Ричи о посттравматическом стрессе. Впервые за долгое время говорили не об апелляции, что странно, ибо осталось всего три дня. Видимо, так часто обсуждает ее с Герти, что захотел сменить тему.

Спросил насчет запрета на приближение. Брат категоричен: это дело Тиффи. Не надо ничего говорить – может показаться, что я на нее давлю. Она сама должна прийти к решению о запрете. По-прежнему корежит от мысли, что ее бывший в курсе, где она живет, но… Не мое это дело.

Опаздываю уже катастрофически. Выхожу на улицу, на ходу застегивая рубашку. На скоростных сборах я собаку съел. Все дело в секундах и пропущенном зужине, что аукнется часов в одиннадцать вечера, когда медсестры подъедят все печенье.

Странный сосед из пятой квартиры: Леон!

Поднимаю глаза. Хлопает дверь подъезда. Тот самый чудик, который, по словам Тиффи, ровно в семь утра энергично занимается аэробикой и копит на парковке ящики из-под бананов. Удивлен, что он знает мое имя.

Я: Привет.

Странный сосед из пятой квартиры: А я все не верил, что ты медбрат!

Я: Понятно. Я на работу опаздываю…

Странный сосед из пятой квартиры размахивает телефоном, как будто я могу разобрать, что на экране.

Странный сосед, победоносно: Ты у нас знаменитость!

Я: Что?

Странный сосед: Твое фото в «Дейли Мейл»! В бабском свитере, как они все носят!

Я: «Бабский» – политически некорректное слово, странный сосед. Мне пора. Приятного просмотра женской странички!

Спасаюсь бегством. Поразмыслив, решаю карьеру знаменитости не продолжать.

Мистер Прайор скоро задремлет. Чтобы его развлечь, показываю фото.

Хм. Четырнадцать тысяч «лайков» под снимком, на котором я, в черной футболке и необъятном вязаном шарфе, смотрю в пространство. Бред какой-то.