Квартира на двоих - [42]
По непонятной причине я здорово злюсь. Наверное, потому что я не говорила Джастину, где живу. Или оттого, что он так грубо игнорирует мою просьбу и превратил «мне нужна пара месяцев» в «поговорим через пару месяцев».
Запихиваю цветы в декоративный цветочный горшок, в котором обычно храню пряжу. Так и думала, что Джастин что-нибудь такое вытворит – явится с объяснениями и попробует снова вскружить мне голову. И все же его сообщение в «Фейсбуке», помолвка… Он опустил меня ниже плинтуса, и я совсем не та, что в прошлый раз, когда он уговаривал меня вернуться.
Тяжело опускаюсь на диван и тупо смотрю на цветы. Думаю о словах Мо и о том, как я, помимо воли, вспоминаю то одно, то другое. Как Джастин подкалывал меня за плохую память и как меня это запутывало. Как ждала его с работы – всякий раз ощущая одновременно радость и тревогу. Как екало сердце, когда по четвергам он хватал меня за плечо и рявкал, чтобы я шла с ним выпить в паб.
Тот поцелуй.
Господи. Больше ничего подобного не хочу. Я сейчас счастливее. Мне нравится спокойная жизнь в квартире, которая уже стала моей. Через две недели закончится договор аренды. Леон об этом не заикался, и я тоже, потому что уезжать отсюда не хочу. У меня в кои-то веки есть деньги, пусть даже бо́льшая их часть уходит на оплату кредита. Есть сосед, с которым можно поговорить, – плевать, что не лично! И дом, который действительно по ощущениям наполовину мой.
Беру телефон и отвечаю.
Сюрприз плохой. Спасибо, что предупредил. Теперь в квартире куча цветов.
Отвечает почти мгновенно, что для него редкость.
Рад слышать.
И примерно минуту спустя.
Естественно, про цветы в квартире, не про то, что сюрприз плохой.
Улыбаюсь.
А у меня для тебя хорошие новости.
Идеально – как раз пью кофе. Выкладывай.
Не понимает, думает, речь о какой-то мелочи, вроде яблочного пирога. Мои пальцы на мгновение замирают над экраном телефона. Это лучшее, что может сейчас меня взбодрить. В самом деле, что важнее: подробности моих прошлых отношений или судьба Ричи?
Можно тебе позвонить? В смысле ты можешь взять трубку?
Ответ приходит не сразу.
Конечно.
Меня охватывает неожиданный мандраж, вспоминается голый Леон, с мокрыми, зачесанными назад волосами, с которых капает вода. Нажимаю кнопку вызова, потому что деваться некуда – иначе надо выдумывать очень странное и запутанное объяснение.
– Привет, – отвечает он негромко, как будто у него там нельзя шуметь.
– Привет.
Молчим. Снова вспоминаю его в душе и гоню эти мысли.
– Как смена?
– Все тихо. Потому и пью кофе.
Выговор у него точь-в-точь как у Ричи, не похож ни на чей другой. Как будто у южного Лондона случился роман с Ирландией. Отодвигаюсь к спинке дивана и обхватываю руками колени.
– Ну так… – начинает он.
– Прости, – говорю я почти вместе с ним.
Снова молчим, и я неожиданно испускаю идиотский конфузливый смешок, чего никогда не случалось прежде. Нашла время для идиотских смешков!
– Говори первая.
– Слушай… Короче, я звоню не для того, чтобы разговаривать про душ, так что давай пока притворимся, что это был просто странный сон на двоих, и тогда я смогу сообщить тебе хорошие новости, и мы не будем чувствовать себя жутко неловко.
Мне кажется, он улыбается.
– По рукам.
– Герти согласилась представлять Ричи.
Резкий вдох… и тишина. Жду мучительно долго. Леон, видимо, вроде Мо – из тех, кому надо время, чтобы переварить новость. Сопротивляюсь порыву рассказать остальное, пока он не будет готов.
– Герти взялась представлять Ричи, – повторяет Леон с сомнением.
– Ага, взялась. И это еще не самые хорошие новости! – Я подпрыгиваю на диванных подушках.
– Какие тогда самые?.. – спрашивает он ослабевшим голосом.
– Она добилась переноса апелляции на три месяца! Ты говорил про январь, да? А теперь, значит…
– Октябрь. Октябрь! Это же…
– Скоро! Совсем скоро!
– Через два месяца! У нас ничего не готово! – произносит Леон с ноткой паники в голосе. – А если… Она…
– Леон, дыши.
Опять тишина. Слышу, как Леон на том конце медленно и глубоко дышит. Так хочется улыбнуться, что начинают болеть щеки.
– Она крутой адвокат. И не взялась бы за дело, если б не думала, что у Ричи хорошие шансы. Правда.
– Если она потом откажется или… тогда лучше не обнадеживай меня… – произносит Леон сдавленно, и мое сердце сочувственно сжимается.
– Я не гарантирую, что она непременно его вытащит, но, по-моему, надежда есть. Я бы не стала так говорить, если бы сама не верила.
Он медленно выдыхает и нервно смеется.
– Ричи знает?
– Вряд ли. Она написала ему только вчера. Сколько туда идет почта?
– Как повезет – письма к заключенным обычно попадают не сразу. Значит, надо ему сказать, когда в следующий раз позвонит.
– Герти скоро тоже захочет с тобой поговорить. О деле Ричи.
– Адвокат, который хочет поговорить со мной о деле Ричи… Адвокат, который…
– Да-да! – перебиваю я со смехом.
– Тиффи, – говорит он неожиданно серьезно, – я не знаю, как тебя благодарить.
– Да ладно, не надо.
– Нет, правда… Не могу выразить, как много это значит для… для Ричи. И для меня.
– Я просто передала письмо.
– Ты сделала для моего брата больше, чем кто-либо другой.
Нервно ерзаю на диване.
– Ну, скажи Ричи, что он должен написать мне еще одно письмо.
Лина живет в Лондоне насыщенной жизнью: у нее отличные друзья, перспективная работа и прекрасные отношения, а еще панические атаки и нервный срыв. Ее бабушке Эйлин надоело чувствовать себя деревенской старушкой, она рассталась с мужем и готова к новым приключениям – вот только в йоркширской глуши не так много подходящих кавалеров. Устав от своих жизней, они решают на два месяца поменяться местами: пока Эйлин будет жить в Лондоне и искать любовь, Лина сможет отдохнуть в деревенской идиллии. Но все куда сложнее, чем они ожидали.
Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.
Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.
Петер Хениш (р. 1943) — австрийский писатель, историк и психолог, один из создателей литературного журнала «Веспеннест» (1969). С 1975 г. основатель, певец и автор текстов нескольких музыкальных групп. Автор полутора десятков книг, на русском языке издается впервые.Роман «Маленькая фигурка моего отца» (1975), в основе которого подлинная история отца писателя, знаменитого фоторепортера Третьего рейха, — книга о том, что мы выбираем и чего не можем выбирать, об искусстве и ремесле, о судьбе художника и маленького человека в водовороте истории XX века.
Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!
Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.