Квартира. Карьера. И три кавалера - [41]

– Ух ты, какой изощренно импозантный мужик, – восхитилась Александрина. – И достаточно молод. Где ты их берешь, Кать?

– В жизни чуть пообыкновеннее выглядит. Да провались он, я уже не знаю, что и думать!

– И ведь я его где-то видела, – задумчиво протянула Стомахина.

– И я тоже. А где именно, никак не вспомню.

– Так, по поводу его появления, думаю, можно не волноваться. Снял здесь квартиру или купил, вот и начал мелькать. Наверное, не только ты его замечаешь, все дамы в округе вздрагивают. Такой образец мужественности не часто встретишь, – наконец приступила к успокоению Александрина. – То, что он с тобой раскланялся – просто неплохое воспитание. Если постоянно видите друг друга, то надо здороваться.

– Да, я когда перебралась в Москву, удивлялась, что люди, входя в лифт, говорят «здравствуйте» даже незнакомым, – подхватила измученная Трифонова, которой очень хотелось, чтобы седовласый был неопасен.

– Кать, ты поезжай спокойно к родичам, – задумчиво сказала Александрина. – А я сюда подскочу завтра, взгляну на него поближе и… Где-то я его видела, причем не раз. Так, у нас есть еще полчаса? Давай-ка ликвидируем залежи твоих роз.

В этом была она вся. Таскала с Катей на помойку цветы до последнего стебля с уже осыпавшимися лепестками. И упорхнула в отличном настроении. А уставшая от загадок Трифонова начала спешно бросать в сумку пуловер и белье.

Выскочила из дома она, слегка припозднившись. И услышала из припаркованной напротив калитки машины:

– Катенька! Опаздываешь!

Пригляделась и удивленно спросила:

– Егор? Что ты тут делаешь? Не поверил, что я еду к родителям? Проверяешь?

– Поверил. Хотел подвезти на вокзал. Запрыгивай, пробок нет, успеем. В воскресенье я тебя встречу.

– С ума сошел? В шесть утра? Спи себе, – запротестовала Трифонова.

– Чем раньше, тем лучше. – Он помолчал и все-таки не выдержал: – Катя, а ты меня не бросаешь?

– Слушай, я не расстаюсь по-скотски с хорошими людьми. Даже плохим не удается отплатить той же монетой.

– Спасибо. Приехали…

– Тебе спасибо. Дальше я сама, ладно?

Она свободно шагала прочь от машины, и в спину ей неслось:

– Счастливого пути, стрекоза на ромашке.

«В сущности, победитель определен, – подумала Катя в вагоне, устроив голову на свернутой вдвое подушке. – Он приехал проводить, он собирается встретить. А Коля остался дома ждать. Эх, почувствовать бы себя этой самой стрекозой на этой самой ромашке…» Ей этого не удалось, разве что во сне, которого она не запомнила.

Глава шестая

Катя согласилась приехать к бабушке, маме и папе столь безропотно, потому что не была у них три с половиной года. Хотела бы дотянуть до декабря, но не случилось, значит, не случилось. Все убравшиеся в столицы провинциалы делятся на две категории. Первая навещает малую родину постоянно. Не важно, какие там мотивы. Кто-то хвастается, кто-то расслабляется без лишних глаз, кто-то смотрит, от чего и от кого ушел, как Колобок, и гордится собой. Вторая забывает свято место напрочь. Ей некуда возвращаться, прошлое перестало существовать в голове, сердце, душе.

Трифонова, сразу после медучилища садясь в московский поезд, догадывалась, что она из последних. Не нужны ей были соседи, одноклассники, сокурсники. Неинтересны. Как бы страшно, тяжко, одиноко, порой голодно ни жилось в мегаполисе, рывок в прошлое был нереален. Когда квартирная хозяйка за два дня неожиданно попросила ее освободить жилище, она скамейки во дворах для ночлега присматривала, но двинуть в трехкомнатную квартиру к бабушкиным пирожкам ей в голову не взбрело. И это при наличии денег на билет. Правильно решила тогда? Правильно. Потому что наутро Анна Юльевна Клунина свела ее с Александриной. И ночевала Катя не на улице, а в комнате на Большой Садовой.

Девушка не знала ужаса перед тем, чтобы явиться назад проигравшей, несчастной, битой. Шли бы лесом те, кто судит других. Трифонова на них и в Москве насмотрелась. Все до единого были ничтожествами. Просто города, в котором она родилась, для нее больше не было. Москва вместила в себя все, перемолола, пересилила. Впервые очутившись на Патриарших, она застыла в изумленном изнеможении. Почти такой же пруд с лебедями был и у них. Почти такие же пруды были по всей стране. Так не все ли равно, вокруг какого из них мама возила ее в коляске? Выходит, что нет…

Катю завораживал масштаб столицы. Когда она волоклась из общежития в первую свою комнату, после пары пересадок в метро вдруг сообразила, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за что не увидит тот кусок города, из которого ушла. Зато в ее распоряжении сотни других кусков. Ее накрыло неведомой, как оказалось, раньше свободой. Только она в ней не захлебывалась, не тонула, а задышала полной грудью. Ну, какая после этого провинция? На нужной станции из подземки вышла москвичка.

Похоже, способность не оглядываться была у нее чертой врожденной. Так же как город, в котором родилась, выросла, выучилась, Трифонова забыла первую поликлинику и общежитие. Даже хирургическое отделение, в котором трудилась всего три года назад, почти выветрилось из памяти. Людям она могла быть благодарна очень долго, местам и обстоятельствам – никогда. Наверное, это умение вычленить главное – человека, от которого все зависит, и сделало ее той, которая ранним утром спустилась на перрон в маленьком городке. Спустилась, не озираясь по сторонам, быстро зашагала к трамвайной остановке. И проехала, сколько нужно, глядя в окно без любопытства. Просто глядя в окно.