Квартира. Карьера. И три кавалера - [33]

И еще кое о чем думалось Кате Трифоновой. Она любила, ох, как любила. И понимала, что больше не в силах ждать любви. Готова была просто выйти замуж за «порядочного мужчину». Тогда не проще ли было сделать это с Мироном Стомахиным три года назад? А что? Он ее боготворил. Секс у них был отменный. Мучений с квартирой она избежала бы. Егор с Колей по сравнению с Мироном не бедные, а нищие бесперспективные лузеры на веки вечные. И еще неизвестно, захочет ли хоть один из них на ней жениться. Она не жалела ни о чем, только напряженно размышляла, не проще ли было бы. Встреть она того самого, любимого до безумия, малейшего сомнения бы не возникло. Но если все равно кончилось принципом «лишь бы человек был хороший», потому что рожать пора, то вопрос зудел, как комар. Самое мерзкое – ждать, пока этот кровосос укусит, и можно будет с мазохистским наслаждением шлепнуть себя по щеке, размазав по ней каплю собственной кровушки.

«Стоп. Во-первых, когда и как ты могла «встретить любовь», если те же три года не отлипала от компьютера и училась как проклятая? – обратилась к себе Трифонова с некоторой суровостью. – Главный тоже спросил: “Зачем?” И правда – зачем? Зачем тратила молодость? А затем, чтобы уверенно чувствовать себя на своем месте. Прихожу в клинику и не то что главного врача или владельца, черта лысого не боюсь. Во-вторых, противопоставим три года с Мироном и восемь дней с Иваном. Да пошел этот Стомахин на фиг! Мы с Иваном дышали друг другом. Тот миг понимания, что лучше никогда не будет, что даже с ним такой накал больше невозможен и необходимо расстаться, неповторим. Мы ведь даже не успели осознать, любим – не любим. Первый раз в жизни не до определений состояния было. И кстати, Иван гораздо богаче Мирона. У того все в семье, а у этого – все только его. Вот так».

Катя незаметно загнала себя в ловушку. Можно бросить Мирона, который на пять лет моложе. Потом немного подышать зрелым миллиардером Иваном. А затем начать беспокоиться, женится ли на тебе скромный инженер или владелец маленькой фирмы. При этом ни того, ни другого не любить. Трифонова поежилась. Но то, что раздирало бы ум любой женщине, дескать, низко же ты в итоге пала, ее даже не царапнуло. Дело в том, что Катя Трифонова никогда не двигалась вверх-вниз. Только вперед. А назад было невозможно – у девушки не было механизма заднего хода.

Когда-то Трифонова сочла немецкую медсестру биороботом. Она не догадывалась, что сама на работе тоже не совсем человек. Два мужчины, свидания, необходимость выбора… А Катя в клинике не подумала о них ни разу. Хоть на секунду отвлеклась бы, что плохого. Нет, ни мысли, ни, казалось бы, беспричинного изменения настроения, ни обычного выключения из действительности на минуту-другую. Более того, она немке сто очков вперед давала. Потому что та родилась и выросла в условиях, где принято беззаветно трудиться за нормальные деньги. Трифонова же начинала в советской, по сути, поликлинике. Она и сейчас такая же, в смысле поликлиника: «Они делают вид, что нам платят, мы делаем вид, что работаем».

Больше всего Трифонова ненавидела совместные чаепития с тортом в предпраздничные дни после первой смены и винопития после второй. Причем последнее было унизительно до тошноты: забежать в раздевалку, озираясь по сторонам, махнуть из пластикового или бумажного стаканчика грамм пятьдесят, подмигнуть тому, с кем чокалась, и гордо выйти к коллективу, разливающему чай. Так все по очереди бегали прикладываться и делали вид, что в туалет отлучались или в своем кабинете свет забыли выключить. «Идите по домам! – хотелось орать Кате. – Вы же все друг друга на дух не переносите, вы же все друг другу конкурентки. И вообще, зачем в поликлинике? Ну зачем?»

Еще она не выносила «треп на лужайке», когда медсестра рассказывала своей подружке о домашних проблемах. Даже когда выдавалось действительно свободное время и разговор не мешал приему, Трифоновой непереносимо хотелось послать баб вон, на свежий воздух. Потому что, обсудив мужей и детей, те надолго приобретали вид зомби, переживая услышанное. До врача ли тут, до пациентов ли.

Очутившись стараниями Анны Юльевны Клуниной в частной клинике, Трифонова отдохнула душой. Боже, в служебных помещениях тут не было ни одной чашки. Еда и питье в кафе на первом этаже. Вода в кулере у всех на виду. Сесть и посплетничать в укромном уголке было немыслимо: таких уголков в современном здании не предусмотрели. А старшая медсестра, заметив праздноболтающих, тут же начисляла штрафные баллы. Да и врачи, наши врачи, которых средний медперсонал ни в грош не ставит! Оказывается, они тоже не терпят, когда их помощницы отвлекаются. Делают замечания, жалуются медсестринскому начальству. Им совсем неинтересно, что там у медсестры с ее бойфрендом или что говорит Машка из соседнего кабинета. Их можно уважать и даже побаиваться. И вообще трудновато дружить, называя друг друга по имени и отчеству. Женщины, пришедшие из родимой государственной медицины, трудно адаптировались к новым порядкам. Зато Катя блаженствовала.

Став главной, Трифонова еще немного подкрутила гайки. Она кучу времени потратила, утрясая со старшей медсестрой каждого отделения список должностных обязанностей.