Квартет - [46]

— Девочка моя! — Любовь Петровна покачала головой с тяжелой короной волос. Эти волосы были уже тронуты сединой, и она не закрашивала ее. — Девочка моя, зачем же вы шли в педагогический институт?

Елена застыла. Перед мысленным взглядом пронесся вихрь: лето, вступительные экзамены, волнение, счастье. В самом деле, на черта ей тогда сдался филфак? Что, нельзя было на журналистику пойти?

Нет, было, было смутное сладкое желание, реяли прозрачные мысли, о пользе, которую она может приносить людям. О самом незаметном, скромном труде, в котором отрадно снискать уважение близких. Отнюдь не слава прельщала, не блеск и шум, другое. Как сказала Любовь Петровна? Подвижничество, вот именно. Вседневный подвиг.

Всегда ли Елена отправлялась на работу с тяжестью на душе? Ведь было и другое, когда с улыбкой входила в класс, и с замиранием сердца следила, как плутовские детские лица озаряются улыбками. Ее ждут, к ее урокам готовятся, тянут с мест тонкие руки, рвутся отвечать у доски.

Может, и правда, горячку порете, Елена Алексеевна? Еще не поздно все исправить, попросить Любовь Петровну забыть этот разговор. Минутная слабость, бывает.

Елена порывисто обернулась и с размаху наткнулась, как на ограду, на взгляд пристальных темных глаз величественной женщины.

И та устало качнула короной волос:

— Я подписала ваше заявление. Идите.

Ну, вот и все. Было из чего огород городить. Елена прислушивалась к гомону воробьев над школьным крыльцом. Свободна, как птица. Как птаха, вот именно. Воробей проскакал перед ней. И все-таки на душе было смутно. Елена тряхнула головой, отгоняя тревогу.

Надо же, смалодушничала в самый последний момент, чуть не перевернула все с ног на голову, чуть не затолкнула себя опять в ту же ловушку, в те самые сети. Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца.

Плотный поток авто перетекал на Якиманку. По капотам, бамперам, крыльям, тонированным стеклам текут линии разноцветных огней: витрины превращают город в подобие электронного лабиринта. Под негромкое жужжание автомобильного кондиционера Кирилл информирует Елену о том, что предстоит ей в ближайшее время.

Ей почему-то все вспоминается картинка на ее веере. Испанский танец фламенко — столкновение двух воль, поединок мужчины и женщины, кто кого покорит, переискрит, переспорит.

— Кто же этот штабной, с которым будем беседовать? Что требуется от меня?

— Штабной? — переспросил Кирилл. — А, редактор. Обычно вы не особенно раздумываете заранее о том, что от вас требуется. Я ошибаюсь?

— Не знаю.

— Действуйте как обычно, не оглядывайтесь ни на что, и не беспокойтесь ни о чем. Тогда все будет как надо. Только это от вас и требуется, ничего больше.

— Чувствую себя Лотовой женой, — усмехнулась она.

— Чьей женой? — снова не понял Кирилл.

— Не важно. Не оглядываться, это самое главное. Давно вы были за городом? — смягчая впечатление от своей бестактности, Елена спросила первое, что пришло в голову.

— За городом? Я не большой любитель природных красот, — сказал Кирилл. — Все эти березки, сиротливые осинки, выгоревшие под солнцем поля.

— Что вы, в лесу еще снег, наверное, не сошел, какие выгоревшие поля? — ее все время тянет противоречить ему.

— Ну, все равно. — улыбнулся Кирилл. — Не понимаю я этого. Букашки, травинки, вся эта пришвиновская благодать. Однажды попробовал пожить выходные один на даче, на второй день взвыл. Сосны кругом лохматые, ночью небо глазастое, никак заснуть не могу. Жалюзи не помогают, светит луна и светит. Даже думать в этой обстановке не получалось. В городе другое, ты держишь руку на пульсе.

— Не любите природу. — хмыкнула Елена. И подумала, что светсткий разговор у нее получается. Потренироваться немного и записная светская болтушка.

— Нет, почему же. Люблю. Но природа везде разная. Вот в Италии она мне нравится. Вообще Адриатика, Кипр. Я понимаю, это, может быть, странно звучит, Кипром да Мальтой давно уже все объелись, но я ничего с собой поделать не могу. У меня простые запросы. Чтобы тепло, море, ровный загар, хороший отель. Я не сноб.

Судя по тому, как он говорил о «Столичных новостях», им предстояло попасть в просторный офис со стеклянными перегородками и мерным компьютерным гудением, где пол устелен ковролином, а стены украшены серыми стендами. Против ожидания, редакция помещалась в небольшом приземистом помещении. Паркетный пол рассохся от времени, местами вспучился, а местами оголился, растеряв свое покрытие под пятами проходивших здесь журналистов. Штукатурка на потолке пошла трещинами и осыпалась.

И здесь уже бушует огненная Карина:

— Наконец-то, не прошло и года. — встретила она их скрипучим контральто. — Мы с Петр-Петровичем все жданки проели.

— Широкорад Петр, — отрекомендовался человек, и привстал из-за огромного старого стола, обитого зеленым сукном. Одной ладонью он пригладил сероватую поросль на голове, другую протянул для рукопожатия.

Это был незадачливый поклонник с выставки, любитель словесной экзотики и концептуальных конструктов.

— Здравствуйте. — сказала Елена. — Вы и есть корреспондент какой-то газеты, как мне сказали?

Карина поперхнулась сигаретным дымом, Кирилл крякнул в кулак. Широкорад посмеялся мелким рассыпчатым смехом, вежливо произнес: