Квартет - [48]

Елена безмятежно осведомилась:

— Не понравилось?

— Как вам сказать, — Широкорад снял свои тяжелые очки в роговой оправе, и потер ладошкой глаза. — Боюсь, это несколько не в формате нашей газеты.

— Но это будут читать? — спросила Елена.

— Читать-то, конечно, будут.

— Куда денутся, — добавила Карина.

— Но это написано слишком просто, — возразил Широкорад, чуть не плача. — Вот пассаж, он совсем не газетный. «Большинство из нас — магнитофоны, которые произвольно включаются на запись, а на воспроизведении повторяют все, что слышали, никак не осмыслив». Это скорее для эссе. И потом, Елена Алексеевна, читатель не любит, чтобы с ним шутили такие фокусы. Читатель может обидеться, когда его сравнивают с магнитофоном.

— Но ваш читатель не обижается, когда его прямо считают быдлом. — возразила Елена. — Вы подсовываете ему то, от чего всякого здорового человека будет мутить. Ничего, проходит. Переваривают и поглощают. Значит, и про магнитофон не страшно.

— Но это же… — возопил Широкорад, воздев очи горе. — То, что вы пишете, опять мораль. Человек берет в руки газету не для того, дабы ему объясняли, что такое хорошо, что такое плохо, как вы в простоте душевной наивно полагаете. Нет. Он берет газету, когда хочет отвлечься от повседневных забот. А воображение людей хочет простой и грубоватой пищи, уважаемая Елена Алексеевна. Поймите, среднему читателю ничего другого не нужно, как закусить чем-то этаким. Есть основные инстинкты, вот и следуйте им. Все, других потребностей нет, они даже излишни в мире капитализма с человеческим лицом.

— Однако, в страшноватеньком мире вы живете, уважаемый Петр Петрович. — возразила Елена.

— Ваша статья на общем фоне нашей газеты будет эпатажем наоборот. — не утихал Широкорад.

— Но не это ли нам, в конце концов, и необходимо? — подняла бровь Карина.

— Послушайте, Лена, — вмешался Кирилл. — Статью надо переделать. Ничего, если Петр Петрович за это возьмется? Он человек, как известно, с опытной рукой, наметанным глазом. Вы замечательную статью написали, но ее надо немного подредактировать. Если она, как говорят, не в формате, значит, что-то надо менять.

На подоконнике в глиняном горшке сидела чахлая герань. Елена подошла, в рассеянности взяла стоявшую тут же пластиковую двухлитровую бутылку с водой, плеснула герани немножко и отпила сама. Карина покосилась на Карилла: что за фокусы выделывает твоя подопечная.

— Лена, Кирилл прав, — примирительно сказала она. — Пусть Петр Петрович поправит статью. Какие-то абзацы вычеркнет, кое-что дополнит, урежет, местами поменяет. И будет отменное выступление.

— Да делайте что хотите, — неожиданно согласилась Елена.

И она поставила бутылку обратно на подоконник.

— Лена, можно, я прогуляюсь с вами? — Кирилл нагнал ее на выходе из редакции. — Почему вы постоянно убегаете?

Они шли по улице, на которой ощущалась скорая будущность лета. Справа и слева в сизоватом мареве плыли витрины, прохожие поспешали по своим делам.

— Вы что-то легко согласились на правку, — заметил Кирилл. — Я уж было испугался, откажетесь наотрез. С вами трудно иметь дело, вы непредсказуемы.

— Трудно? Да мир не знал более покладистого человека, чем я. — при общении с Кириллом ее тянуло на рискованные заявления. — Согласилась. Ну, потому как, вы понимаете. Я не из тех людей, что однажды впрягаются, и тащат свою телегу до скончания вечности. В какой-то момент, если мне надоест, я возьму и выломлюсь просто-напросто из всей ситуации. Даже если это чревато очевидными потерями.

Елена говорила, рассматривая свои утконосые туфли, покрытые тончайшим слоем бархатистой городской пыли, и чувствовала на себе взгляд Кирилла. Зачем морочить человеку голову? Но трудно бывает воздержаться, если от тебя этого ожидают.

— Как вам удается быть такой отвязанной? — Кирилл дотронулся до мочки своего уха. Впервые за много лет он чувствовал себя неловко и не понимал, в чем причина.

— Не чувствую себя никому обязанной. — сказала Елена.

— И мне?

— Вам? А надо?

— Ни в коем случае.

В его голосе на этот раз не звякнула ироническая нотка, Елена подняла глаза, и внезапно встретила внимательный взгляд, со дна которого словно поднималась волна.

Двое стояли на маленькой площади возле Третьяковки, прямо уходил Лаврушинский переулок, выложенный красными плитами, сквозной, до самой набережной, где мост, и маленький скверик, разбитый на другом берегу. Это было одно из любимых Елениных мест для прогулок, и она от внезапного смущения махнула рукой в сторону моста:

— Идем?

— Айда, — весело согласился Кирилл. — Почитаете мне что-нибудь поэтическое, подходящее этим пейзажам.

— Да вы разве любите поэзию?

— Признаться, времени на нее как-то не находилось, — пожал он плечами. — Я мало читаю. Но вообще-то люблю книги. Запах, кожаные корешки с тиснением. Если красиво издано — любо-дорого. Я у себя на втором этаже библиотеку устроил, как-нибудь, если позволите, покажу.

Устроил библиотеку, усмехнулась Елена. Еще бы сказал, завел. Будто не библиотека, а террариум.

— У меня специальный человек есть, — между тем говорил Кирилл, — ездит по магазинам, скупает собрания сочинений. Мы с моим декоратором подсчитали, заполнить пустую стену книгами все равно дешевле, чем как-то по-другому ее оформить. А вообще в России книгопечатание не на уровне. Вот в Европе полиграфия — это да: бумага высшего качества, и оформление что надо. Прямо по рисунку текст, и шрифт всегда подобран, и все сделано стильно, приятно в руки взять. Меня в основном такие книги интересуют. Правда, они все по-английски или по-немецки. Или по-французски там. А я, если честно, только инглиш, через пень-колоду, но мне хватает. Заказать чашку кофе в снэк-баре.