Квартет - [16]

Один из них, Алазамбр озерный, сплюнул сквозь саблевидные зубы. И зеленый плевок ударился о землю, подскочил и запрыгал по склону, как резиновый.

— Плюй, плюй, — с одышкой произнес его спутник, речной Алазамбр, такой же маленький и коренастый. — Все равно все фантасты — бред… Ненавижу фантастику! Не перевариваю! Все эти киборги, триграммоплазмы и прочая дрянь…

— Тетраграмматон, — подсказал собеседник.

— Дубина! Это другое, — отвечал речной.

— Чем тебя так задевают фантасты?

— Сказочники, понимаешь ли! Вешать таких сказочников. Уводят от жизни хрен зна куда.

От долгого напряжения глаза стало резать. Я отодвинула чашу и зажмурилась. Когда раскрыла глаза, то обнаружилось, что кот весь в мыле. Если для котов уместны такие слова. Дурацкий «амулет» надорван в двух местах, а угол моего кресла испачкан какой-то слизью.

Кот тяжело дышал.

— Я же просил вас, хозяйка, как можно меньше эмоций. А вы их вбухали столько, что хватило бы на небольшую атомную станцию. Видели бы вы, с каким чудовищем я был вынужден сразиться!

— Я ничего не слыхала.

— Ну, еще бы! Вам было не до того…

— Извини, дружок. — Я кинулась счищать с его лоснящейся шерсти комочки слизи.

— Осторожно! — отступил он. — Я сам… Позвольте мне ненадолго занять вашу ванную.

— Разумеется.

Он отправился в ванную комнату, а я осталась. Прислушиваясь к себе и опасливо косясь на испачканное кресло. Как знать, возможно, неведомое ОНО и сейчас здесь… Только я подумала это, из ванной раздался хриплый мяв.

— Прекратите думать, синьорина, черт побери! — орал кот. — Вы всех нас погубите!

Непроизвольно я сложила руки на груди. Стало немножко спокойнее. Наконец из ванной появился кот. Все мои мысли о гипотетических кошмарах тотчас испарились: это чудовище стояло передо мной и благоухало.

— Ты взял мои парижские духи? — злобным голосом произнесла я. — Духи, подаренные мне мамой?

Василий заметно испугался этого простого вопроса.

— Я… я… Помилуйте, госпожа… Я не хотел… Я вам достану ящик таких духов. Я же не знал… — И вдруг заверещал так, что я вздрогнула: — Такова ваша награда за битву с инопланетным разумом!

Тапочком трудно промазать с пяти шагов. Уже из-под кровати Василий оправдывался:

— Честное-пречестное, я не знал, что эти духи из Парижа. У вашей мамы отменный вкус.

— Оставим, — произнесла я. — Куда и зачем направляется Никола? Я что-то не поняла.

— Куда бы он ни направлялся, я уверен, он шел туда, где должен будет оказаться. Каждый следует своими путями, синьорина, неисповедимы пути Господни.

— Хорошо, — я кивнула, — а кто были эти Алазамбры?

— Логично предположить, что в одном из них оказалась душа седобородого, в ком вы сегодня приняли такое участие.

— У меня не было желания перемещать его душу в другое тело, — возразила я.

— Ах, что вы знаете о своих желаниях, — выбрался на белый свет котяра и показал лапой на тапочек.

— Баркаял испытывает меня, — задумалась я.

— Неужели вы ничего так и не поняли, госпожа? — Василий пристально глянул на меня и, поколебавшись, добавил: — Ведь вы и были его земной любовью, ради которой он пал.

— Это невозможно!

— Вот как? Вы все еще помните это слово?

Я не нашлась что ответить. Кривляка Лукоморьев, благородный рыцарь, опальный ангел Баркаял, любил меня? Невозможно!

— Что же случилось тогда между нами? Ты знаешь?

— Это долгая и печальная история, — взгрустнул кот. — Позвольте мне рассказать ее по порядку.

История любви

Откуда ни возьмись в лапах у Василия появился желудь. Кот ткнул его в кадку с фикусом, и оттуда сразу поперли в рост молодые побеги. Кот снял с шеи массивную золотую цепочку, навесил ее на юный дубок, отчего тот сначала прогнулся. Потолок и стены вмиг исчезли, и мы оказались на холме, с которого во все четыре стороны открывался простор. На севере — леса, на юге — море. На востоке — речка. Ясно, с живой водой — по берегам вилась растительность и копошилась живность. На западе струилась речка с мертвой водой, оттуда тянуло нефтью.

Дубок неуемно рос. Цепочка росла вместе с ним. И скоро кованая золотая цепь тяжело обвисла на ветвях кряжистого дуба с тяжелыми листьями цвета бронзы. Кора дерева пестрела пятнами векового лишайника.

Сунув руку в дупло, Василий достал гусли. Сел по-турецки, принялся подстраивать струны. Я взобралась на низкую ветку и тут заметила, что мои светлые волосы приобрели синеватый отлив, а в прядях запуталась холодная водоросль. Просторная сине-зеленая туника струилась с моих плеч.

Кот Василий поднялся, возвел желтые глаза горе и, аккомпанируя себе, завел надтреснутым голосом:

Уж ты улица моя, улица-голубица,

Ты широкыя-а, ты муравчатыя-а,

Изукрашенная

Все гудками, все скрипицами,

Молодцами, молодицами,

Ой, да красными девицами.

Одна замуж собирается,

С матерью-отцом прощается.

Не велика птичка-пташечка

Сине море перелётывала,

Садилася птичка-пташечка

Среди моря да на камушек.

Веселилась красна девица,

Идучи она за младого замуж..

Тут он оставил петь, глянул на меня. И столько пронзительной, вековой печали стояло в этих круглых глазах… Я подтянула колени к подбородку и, наклонив голову, заслонилась волосами, чтобы скрыть слезу.

— Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал. И сказал Господь: не вечно Духу моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть; пусть будут дни их сто двадцать лет. В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди. И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время. — Тут голос Василия усилился, и от рокота его трава стала клониться в сторону. — И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем… — Он немного помедлил и добавил тихо: — Первая книга Моисеева, Бытие. Глава шестая, стихи с первого по шестой… — Потом продолжил: — Среди тех сынов, что снизошли до земли, был и Баркаял, светлый ангел, наделенный многими добродетелями и лишенный пороков…