Квартет - [10]

— Кто она? И кто этот человек, что лежит перед ней, распростершись? Или он мертв?

— Да, госпожа. Он спит смертным сном, сном без сновидений, звуков и запахов, и будет спать еще долго. Она же искупает свой грех, ни на минуту не прекращая рыдать. Это Ева и Адам. Идемте.

Я шла по бесконечной галерее, сплошь состоящей из каменных ниш.

— И в каждой из них… — встрял в мои размышления кот. — Если бы вам захотелось осмотреть ну, скажем, одну на сто в минус миллион биллионовой степени часть всей коллекции Хозяина, — кот театрально вздохнул, — то вам потребовалось бы не менее одного миллиарда лет в сто двадцать четвертой степени!

— Поглядите сюда, — гном со скрежетом раздвинул еще одну нишу. Там с площади понемногу расходились праздные зеваки, одетые странно; догорал костер.

— Что это?

— Рим, 1600 год, 17 февраля, — загремел голос Баркаяла. — Площадь Цветов и угасающий факел из вольнодумца Джордано.

— «Мне говорят, что своими утверждениями я хочу перевернуть мир вверх дном. Но разве было бы плохо перевернуть перевернутый мир?» — загробным голосом процитировал кот. — Наивный! — И закричал в нишу: — Бруно, миры тебе не оладьи, чтобы ты их переворачивал!

Я развернулась и как следует дернула кота за усы. Он взвыл, на четвереньках отбежал метров на пятнадцать.

Служитель закрыл нишу.

По тесной винтовой лестнице мы спускались вниз. На этажах сновали грифоны, сирены, привиденья и упыри. Раз мелькнули головы Змея Горыныча. Визжали еще какие-то твари. Скрежетали, выли и причитали о чем-то по-своему, царапали камни и кусали прутья клеток. Ацтекская богиня самоубийц Иштаб скалила зубы, вытягивая в отвратной улыбке синее лицо. На нем гипсовой маской застыл ужас. Халдейский демон Уруку глядел с плотским вожделением на бесцветную нимфу, невесть как попавшую в это сборище и испуганно жавшуюся в углу.

В руке у меня сама собой оказалась пятирублевая монета, и я со всей силы швырнула ее. Нимфа ловко поймала талисман и тотчас исчезла.

— Я бы не одобрил ваш поступок, госпожа, — смиренно заметил кот.

Мы шли по каменным ступеням, стертым бесчисленными ступнями, и у меня было чувство, будто я спускаюсь в ад.

— Собственно, так оно и есть, синьорина. — Я уже привыкла, что мне нет необходимости высказывать свои мысли, чтобы получать ответы. — Но ничего не бойтесь. Видите ли, место, куда мы идем, для всякого свое. Безутешный эллин оказывается в бесплотном царстве Аида, фанатик средневековья — в пыточных застенках святой инквизиции, ну а ваш современник частенько попадает… Вот уж этого я хотел бы меньше всего. Платон соединился со своей идеей человека, Савонарола направился прямиком на Страшный суд, а Сартр — в одну комнату с другими. Люди отлично справляются с тем, чтобы еще при жизни устроить себе филиал ада в одной отдельно взятой душе. Просветленным с Альдебарана, на ваш земной взгляд, придется легче всего: сиди себе на стуле и жги спички, чиркая их о коробок — одну за другой, и так без конца. Каждому свое, синьорина, каждому свое. Ада хватит на всех.

— Однако спички изобрели совсем недавно, — неуверенно возразила я.

— Это не значит, что до того они не существовали, — откашлялся служитель, немного смущенный. — Изобрести можно только то, чему предусмотрено быть.

— Что это за книга? — спросила я, завидев огромный фолиант, прикованный цепями к стене, в специальной нише на лестнице.

— Никто не знает, — вздохнул гном. — Каждый видит свое.

— А что видишь в ней ты, Баркаял? — обернулась я к моему спутнику.

— Пустоту, — и он склонился в поклоне.

— Я тоже могу ее увидеть? — Я подошла к инкунабуле. — На каком языке написана эта книга?

— Разумеется, на том единственном, который существует, — позволил себе улыбнуться гном.

По хрустальной обложке, как по ледяным узорам на морозном стекле, было начертано: КНИГА СКРЫТЫХ РАВНОВЕСИЙ.

— Что это значит? — спросила я.

— Переверните страницу, — посоветовал гном.

— Но вы должны помочь, — потребовала я. — Вы же видите, какой тяжелый переплет.

— Сама-сама-сама… — довольно нагло, голосом пышноусого киноактера ответил мне экскурсовод.

Пришлось самой, и это оказалось не труднее, чем листать обычную книжку. На первой странице, под изображением моего собственного мертвенно-бледного лица с закрытыми глазами стояло мое же имя. Правда, звучало оно иначе.

— Что это? Значит ли это, что сейчас эта книга как бы написана мной?

— Только вы сами можете разрешить этот вопрос, синьорина, — было ответом.

Название показалось мне слишком высокопарным. Я бы никогда не стала называть книгу подобным образом, я же не сивилла какая-нибудь.

Я раскрыла книгу наугад:

«Я раскрыла книгу наугад: «Я раскрыла книгу наугад: «Я раскрыла книгу наугад…»

Поспешно захлопнув книгу, успела только увидеть, что фраза, с которой я до последнего мгновения не спускала глаз, изменилась. Теперь, как будто, она начиналась так: «Поспешно захлопнув…»

— Все тексты, материализованные в той или иной форме повсюду во Вселенной, есть лишь отражения этой книги, соответствующие ее содержанию. В большей или меньшей степени, — продолжал служитель.

— Выходит, всякая книга, по большому счету, об одном и том же? — уточняла я, чрезвычайно заинтересованная. — А например, Интернет?