Квантовый возраст - [73]

Основная идея этого труда восходила к идеям Калуцы и Клейна и к идеям Эйнштейна и Бергмана об использовании пятимерного пространства для единого описания электромагнитных полей и гравитации.

В 1921 г. вышла в печати работа Калуцы, в которой была построена единая теория электромагнетизма и гравитации в пятимерном пространстве Римана. Траектория заряженной частицы интерпретировалась в ней как геодезическая линия в этом пространстве. Самым удивительным оказалось то, что дополнительные уравнения, описывающие кривизну пространства в пятом измерении, в точности совпали с уравнениями Максвелла. Пятая координата циклическая. Мы (уверенные в четырехмерности нашего мира — три меры пространства и время) не можем заметить ее потому, что она скручена в кольцо очень малого радиуса. Вестником ее для нас является электрон. Сохранились письма Эйнштейна Калуце (в 1919 г., прежде чем публиковать свою работу, Калуца послал ее Эйнштейну), в которых Эйнштейн, с одной стороны, восхищается красотой идеи Калуцы, а с другой стороны, высказывает определенные сомнения.

В 1926 г., после открытия квантовой механики, Оскар Клейн, заимствовав идею Калуцы, развивает дальше пятимерную теорию электромагнетизма и гравитации. Эйнштейн, полностью поглощенный созданием единой теории поля, в ту пору пробовал самые различные подходы. Одно из его направлений было связано с отказом от мероопределения Римана и переходом к более общим геометриям. К концу 30-х годов Эйнштейн возвращается к пятипространству Римана. В 1938 г. выходит работа Эйнштейна, перекликающаяся с работами Калуцы и Клейна. Формально теория Эйнштейна и Бергмана включала в себя описание как электромагнитных, так и гравитационных полей, но сам Эйнштейн считал ее искусственной, поскольку оставался открытым вопрос о физическом смысле пятой координаты. Последние 35 лет своей жизни Эйнштейн посвятил созданию единой теории поля — теории, которая должна была объяснить электромагнитные и гравитационные эффекты из единых принципов, но безуспешно. Надежды на создание единой теории поля до сих пор остаются надеждами, правда, совсем уже на другом уровне.

Теперь этим нелегким делом в полной изоляции занялся Юрий Борисович. Он обнаружил, что пятой координате можно приписать физический смысл действия, а ее периоду — численную величину постоянной Планка. Он писал: «Это приводит к глубокому синтезу геометрических идей, заложенных в общей теории относительности, с идеями квантовой теории», и «задача релятивистской механики (классической и квантовой) о движении точки в гравитационном и электромагнитном полях эквивалентна задаче оптики о распространении лучей в 5-пространстве Римана» [48, с. 9].

Юрий Борисович создал свою «Пятиоптику». Он был уверен, что сделал большое открытие. Десять трудных лет он жил этой работой, проверял и перепроверял ее, каждый раз убеждаясь, что все хорошо, все правильно, противоречий никаких нет. Он писал ее на фоточувствительной кальке, сшивал листы посередине иголкой с ниткой, и получалась большая желтовато-розовая тетрадь. Таких тетрадок собралось много, в сумме больше, чем на 300 страниц. Если он к ночи кончал исписывать розовую страницу, то засыпал с желтой страницей, заполненной мысленно тем, чем заполнит ее завтра. Юрию Борисовичу и сны, если они были, снились желтовато-розовыми. Желтовато-розовой была у них и поэзия. Куда бы ни перебрасывали Специальное ОКБ, у них всюду была прекрасная техническая библиотека, а с художественными книгами было неважно, особенно худо было с поэзией. Тогда они собирались редкими свободными вечерами и вспоминали стихи, писали их на желтовато-розовой кальке и сшивали в тетрадки. В семье Юрия Борисовича сохранилась из этой «библиотеки» «Анна Онегина» и три тетрадки с «Пятиоптикой», остальные были утеряны. Юрию Борисовичу пришлось восстанавливать «Пятиоптику» в ссылке. И он сделал это быстро, без тоски и уныния. Он писал из ссылки Тане Мартыновой:

«Милая моя Таня! Твое внимание ко мне бесконечно трогает меня, и я очень ценю его. Психологически мне очень трудно заставить себя сесть писать письмо, не знаю даже толком почему. Основное, что определяет пульс моей жизни, это глубочайшее убеждение в том, что я сделал крупнейшее научное открытие и полностью оправдал надежды, которые на меня возлагали в молодости… Все, что в моих силах, я делаю и хочу верить, что доживу до признания…

В силу обстоятельств мы живем одиноко, без людей, всецело предоставленные самим себе. Преподавание в Учительском институте обеспечивает мне жизнь. Чувствую я в себе бесконечно много сил во всех отношениях; страшно подумать, сколько аспирантов я мог бы сейчас обеспечить работой. Единственные два преподавателя математики здесь уже послали под моим руководством три работы, из которых две вышли, а третья в печати.

Вот, все о себе…».

Адресат этого письма, Таня Мартынова, была близким другом Юрия Борисовича. Он познакомился с родителями Тани после возвращения из Германии в 1932 г. С семьей Мартыновых у Юрия Борисовича завязалась тесная дружба. Таня была тогда подростком. Когда Юрия Борисовича арестовали, она была студенткой геологического факультета Московского университета. Первое же университетское собрание после майских праздников 1938 г. было посвящено Румеру, случилось так, что только ему одному. Обычно собрания коллектива, осуждавшие бывшего своего сотрудника, ныне врага народа, чтобы не проводить их слишком часто, устраивались после того, как собиралась солидная группа «вредителей». Собрания проходили довольно быстро — осуждавшие осуждали, остальные молчали. Выступающая публика, как правило, была единодушна.