Квантовый возраст - [27]

Когда Юра услышал про этот час, он не мог удержаться от смеха. Никто не может выучить персидский алфавит за один час. Вы не можете просто выучить, например, букву «а». Ее надо учить вместе с различными словами, потому что в соседстве с разными буквами «а» принимает совершенно разные формы; если она попадает в конец слова, то тоже меняет форму, и это касается почти всего алфавита. И вообще, как учили Юру его старшие братья, языки надо учить поверхностно: сегодня что-то выучили сами, завтра узнали что-то от других, где-то догадались, где-то нет, а главное — читайте, по возможности без словаря, и сами не заметите, как заговорите на новом языке.

Примерно в таком духе изложил свои соображения Юра новому знакомому. Этот лобастый человек, ставший его товарищем в голодном 21-м, был Сергеем Эйзенштейном. В то время, когда они учились на курсах, Эйзенштейн занимался в студии Мейерхольда, работал художником, а потом режиссером Первого рабочего театра «Пролеткульта». Примерно в это же время он примкнул к ЛЕФу, и Юрий Борисович часто встречался с ним у Бриков. Но недолго. Как лучшему слушателю курсов, Румеру предложили небольшую дипломатическую должность, фактически должность переводчика, в только что организованном советском посольстве в Персии. И Юрию Борисовичу, воспитанному на поэзии Омара Хайяма и Хафиза, эта возможность побывать на Востоке показалась очень соблазнительной.

Персия в ту пору была одной из самых горячих точек на земном шаре. В газетах постоянно писали о волнующих событиях, о жестоких расправах над джангелийцами — партизанскими отрядами, состоящими из крестьян, городской бедноты, мелкой буржуазии, о постоянной смене власти, реакционной и жестокой. Еще с тех пор, как после Октябрьской революции было решено вывести все русские войска из оккупированных территорий Персии и предоставить стране полную независимость, молодая Страна Советов предлагала заключить договор между двумя государствами. Но на пути были бесконечные преграды, полная неразбериха в самой Персии, резня, вмешательство Антанты. Наконец в 1921 г. путем огромных усилий был заключен советско-персидский договор. Советское правительство отменило все соглашения Персии с царским правительством, отказалось от прав на займы, передало Персии русский учетно-ссудный банк и многое другое. В скором будущем это не помещает Реза-хану, военному министру Персии, арестовать советского посла и произвести другие бесчинства.

Договор 21-го года заключен. Советское посольство было сформировано и направлено в Персию. И Юрий Борисович с полной убежденностью, что он там необходим, отправился в Решт, столицу провинции Гилян.

Впечатления от Решта были ужасными: грязные, вонючие улицы, на которых подолгу оставались трупы умерших от голода или от ножа людей. В стране свирепствовали эпидемии тифа, холеры, трахомы. Жизнь в Реште была сплошным кошмаром, вереницей страшных картин, ничего общего не имеющих с Хафизом. Юрий Борисович прожил там более полугода, пережил всевозможные ужасы, включая шахсей-вахсей, когда мусульмане режут себя ударом в грудь и, истекая кровью, кричат: «Али! Али!». А они, советские служащие, обязаны были «не проходить мимо» и тут же на месте объяснять «товарищам мусульманам» порочную роль религии.

Неизвестно, чем бы все это кончилось для Юрия Борисовича, не заболей он желтухой. Болезнь началась остро и протекала тяжело. Стало ясно, что вылечить больного здесь трудно и нужно отправлять его на родину. А поскольку людей не хватало, с ним же решили отправить в Москву дипломатическую почту. И Юрий Борисович в дипломатическом вагоне, один на один со своей болезнью и секретными бумагами, отправился на родину. В полусознательном состоянии он пересек границу, и все шло хорошо, пока его не задержала железнодорожная милиция на подходе к Саратову. Документы его оказались не в полном порядке, и местное начальство недолго думая опечатало вагон, а Юрия Борисовича арестовало. Для больного дипломата это оказалось весьма кстати: его поместили в тюремный лазарет и немного подлечили. Тем временем местные власти все-таки разобрались (в той мере, в какой вообще можно было тогда разобраться): они послали телеграмму в Москву наркоминделу Чичерину о том, что некий Румер Ю. Б. с неполными документами (у него была не совсем правильно оформленная бумага о том, что он сотрудник советского посольства в Персии) обнаружен один в дипломатическом вагоне с важными государственными бумагами. Ответ из наркоминдела пришел короткий и ясный. Вагон было велено оставить опечатанным до приезда другого официального лица, а больного Румера было велено срочно отправить в Москву.

Чудо, что все это кончилось благополучно. По тем временам его могли расстрелять на каком-нибудь маленьком полустанке — странный человек, желтый, тощий, с длинным носом и лихорадочными глазами, сильно смахивающий на перса, в странных брюках, заправленных в яркие гольфы, везет важные государственные бумаги, да еще документы у него не в порядке.

Юрий Борисович сдал этот злосчастный вагон и поспешил в Москву наверстывать то, что было упущено в погоне за романтикой и чужими революциями. В Московский университет вернулся еще один «блудный сын», истощенный, но полный радужных надежд. Вернулся в то самое время, когда над Лузитанией горела звезда теории относительности. Павел Александров и Павел Урысон, первые советские математики, побывавшие за границей и поразившие европейские математические центры своей молодостью и лекциями по новой науке — топологии, создателями которой они были (Павел Сергеевич Александров в 32 года будет избран членом-корреспондентом Геттингенской академии наук, Павел Урысон, оставив свое имя в ряду классиков мировой науки, в 1924 г. трагически погиб в возрасте 25 лет), вернувшись домой, читали лекции по теории относительности Эйнштейна.