Квантовая теория недопоцелуев - [37]

Любое знание должно быть полезным.

Я практически слышу, как она закатывает глаза.

Мило: Физик и инженер летят на воздушном шаре и заблудились. Они видят мужика на земле и кричат ему:

– Где мы находимся?

Мужик отвечает:

– Вы на воздушном шаре!

Инженер поворачивается к физику и говорит:

– Видимо, математик. Ответ верен, но абсолютно бесполезен.

Тессеракт: Мило. Но разве тебе не кажется, что в этом есть нечто волшебное – в этой мысли, что математика не описывает все в мире, но она и есть этот мир? Что это мы? Ты, я и все, кого мы знаем, – биодружелюбные математические структуры, искривляющиеся по направлению друг к другу и друг от друга на протяжении всей жизни.

Мило: Ты втайне поэт, который хакнул этот сайт?

Тессеракт: Есть ли где-нибудь поэт, который может хоть что-то хакнуть?

Мило: Да уж. Лично я скорее склоняюсь к хакерству, чем к поэзии.

Тессеракт: А я-то думала, что тот, кто выбрал себе ник из «Призрачной будки», будет менее практичным.

Мило: Я могу раскрыть тебе секрет?

Тессеракт: Пожалуйста.

Мило: Я выбрал этот ник, только чтобы знакомиться с девушками.

Тессеракт: Воистину практично.

Лео садится рядом со мной, и я чувствую себя немного виноватым за то, что флиртую с его девушкой прямо у него на глазах, поэтому сворачиваю разговор.

Мило: У меня урок, так что мне пора. Могу я искривиться в твою сторону завтра?

Тессеракт: Теоретически ты уже это делаешь.

Я смотрю на Лео поверх ноутбука.

– Дай угадаю. Ты просто прикола ради вписал гинденбургский баг в свой последний проект и теперь хочешь, чтобы я помог собирать осколки?

Он качает головой.

– Насколько мне надо волноваться из-за Дня благодарения с семьей Бэкхем?

Он явно сильно нервничает, так что я говорю ему правду:

– Для тебя все, скорее всего, пройдет нормально. Ты понравишься ее отцу, потому что прошел на «Фронтир», а ее матери – потому что являешься доказательством нормальности Эви.

– А твои родители? – спрашивает он, очевидно, пытаясь понять их роль во всей этой истории.

– Им ты не понравишься, потому что они считают, что Эви должна встречаться со мной.

Лео натянуто улыбается.

– Так что же, это семейная черта?

– В любом случае мы никуда не денемся. Если хочешь быть с Эви, тебе придется привыкнуть ко всем нам.

Он несколько секунд молча смотрит на меня.

– Я думаю, в таком случае нам стоит договориться насчет начинок.

– Никаких яблок и клюквы. На это я пойти не могу.

– Согласен. Фрукты в начинке – это извращение.

Я правда не хочу, чтобы он мне нравился. Но он мне нравится.

ЭВИ

На психотерапии я рассказываю Аните про «Фронтир» и мамину реакцию, и какое-то время мы репетируем разговор на День благодарения.

После этого она говорит:

– Я выпишу рецепт на что-нибудь для разовых приемов. Сходишь в аптеку перед «Фронтиром».

– А ты так можешь?

Я думала, для этого надо сходить к врачу.

– Теперь тебе семнадцать, поэтому могу. И ты ведь знаешь, что это не признак неудачи, верно?

– Знаю.

– И ты знаешь, что тебе не надо принимать лекарство просто потому, что оно есть?

– Я главная, – говорю я. Мы долго над этим работали.

– И если я буду нужна, ты со мной свяжешься?

– Я не боюсь просить помощи.

Анита улыбается.

– Ну что, Эви, пора поговорить о плане прекращения наших сеансов.

– Ты больше не хочешь со мной видеться? – Я чувствую, как глаза пощипывает от слез. – Я не хочу начинать сначала с кем-то другим.

– Я и не говорю, что тебе надо начинать сначала. Я говорю, что тебе не нужны встречи каждую неделю. Психотерапия не должна быть образом жизни. Твоя последняя паническая атака была месяц назад. А до этого был еще более долгий период, и ты знаешь, что делать, когда тебя накрывает.

– Но… как же мое социальное тревожное расстройство?

– Оно не мешает тебе жить. Ты говоришь на уроках. Заводишь новых друзей. У тебя есть парень. Ты готова выйти на сцену и выступать перед сотнями людей.

– Но я нервничаю.

Даже не знаю, почему я спорю. Анита мне нравится, но я не хочу вечно проходить психотерапию. Просто это как-то внезапно.

– И нервничать как раз стоит. Но тебе даже в голову не приходило отказаться от выступления.

– Нет, – говорю я, очнувшись. – И я это сделаю.

Анита кивает.

– Именно.

– Но как же Лео? По-моему, все идет не так хорошо, как могло бы. Порой кажется, что это тяжкий труд.

– Во-первых, Эви, я не выгоню тебя за дверь в конце нашего сеанса. Я хочу, чтобы ты начала думать об этом и чтобы мы вместе составили план. Поговорим о Лео на следующей неделе, если хочешь. Но в целом, тебе семнадцать. Ты будешь узнавать кое-что о парнях, но для этого тебе не нужен психотерапевт.

А потом время кончается. Я ухожу в некотором оцепенении. Анита считает, что со мной все хорошо. У нее медицинское образование, она десятки лет работала с людьми и знает обо мне абсолютно все – и думает, что со мной все хорошо. Слезы текут по лицу и капают на землю.

Какая-то прохожая бросает на меня взгляд.

– Все хорошо, солнышко? – спрашивает она. – Тебе нужна помощь?

Я широко ей улыбаюсь.

– Нет, – говорю я. – Со мной все в порядке.

Наверху, в своей комнате, я умываюсь и ложусь полежать до ужина с прохладным полотенцем на глазах. Завершение психотерапии, так долго бывшей частью моей жизни, – слишком масштабное событие, чтобы кому-нибудь об этом рассказывать. Особенно чтобы рассказывать всем. Я хочу пока сохранить это в секрете.