Квантовая теория недопоцелуев - [16]

– Конечно. Просто не мог с утра воспринимать физику. Имеешь полное право дразнить меня за прогул, но все равно, пожалуйста, поделись конспектом. Не хочу, чтобы меня исключили за неуспеваемость.

– Ничего с тобой не будет. Мы обсуждали идиотский трактат, автор которого размышляет, живем ли мы в компьютерной симуляции.

– Вот это мне понравилось, – говорит Калеб.

– Потому что тогда кодеры выглядят богами.

– Для этого нам и трактат не нужен.

В этом семестре на обществознании мы проходим религию и этику, и для меня это еще неприятнее, чем обычные уроки по гуманитарке. В основном потому, что учительница Эбби считает своей особой миссией развить правые полушария наших мозгов. Она носит летящие юбки и шарфы, называет нас по именам, а не по фамилиям, настаивает на таком же обращении от нас – и порой снимает свои уродливые сандалии и расхаживает по классу босиком. Нашим первым заданием было сделать коллаж. Сплошное расстройство.

Моя семья никогда не была верующей, поэтому многие религиозные сюжеты я встречаю в первый раз, и меня они крайне удручают. А Бекс мое невежество то забавляет, то тревожит.

Сегодня Эбби распустила свои длинные светлые волосы по плечам. В длинном, до пола, розовом платье она похожа на стареющую лесную фею. Она делает мне неприятный сюрприз, заглядывая в классный журнал и говоря:

– Эвелин, кажется, ты и трех слов за весь семестр не сказала.

Я поднимаю на нее взгляд и застываю.

Во рту пересыхает, а в груди – слишком знакомая мне тяжесть.

Я уже очень давно не чувствовала такого дискомфорта от разговоров в классе. Беседы после проходок на физике мне тоже не нравятся, но во время них меня не накрывает, как сейчас. У меня ускоряется сердцебиение, дыхание становится поверхностным. Это еще не полноценная паническая атака, но что-то в этом роде.

Я закрываю глаза и считаю вдохи и выдохи, заставляя пульс замедлиться, как на сеансах когнитивно-поведенческой терапии, а в моей жизни их было очень много. Я зажимаю ладони между ног. Если их согреть, то мозг можно обмануть – он посчитает, что реакции бегства не было.

Психология – это своего рода магия.

Калеб вступает в разговор, заполняя паузу, пока я беру себя в руки.

– Эбби, в Библии упоминается просто жуткое количество человеческих жертвоприношений, – говорит он. – Может, поговорим об этом?

Его голос меня успокаивает – даже на словах «человеческие жертвоприношения».

– Да, да, – отвечает она. – Но сперва я хочу услышать Эвелин. Почему ты не участвуешь в беседах?

Я говорю про себя фразы, которые повторяла не раз: «Неважно, что я чего-то не знаю. Опасность не реальна. Это Ньютон. Мои одноклассники не ждут повода напасть».

Мой пульс замедляется.

Обретя возможность говорить, я отвечаю:

– Религия – это не моя тема, «Эбби».

Мой голос негромок, и я слышу, как ставлю ее имя в кавычки. Меня совершенно не беспокоило, когда Анита попросила называть ее по имени – ведь в настолько личных отношениях это казалось правильным. Но решение Эбби поступать так в Ньютоне, при наличии совершенно противоположных традиций, похоже на жеманство.

– Слишком неправдоподобно? – спрашивает она.

– Нет, дело не в этом, – говорю я. Я даже благодарна, что она вывела меня на твердую почву. Я ведь думала о слове «неправдоподобный». – Я верю, что, даже зная скорость движения квантовой частицы, мы не можем знать, где она находится. Я верю, что то, как мы будем наблюдать частицы в будущем, изменит их нынешнее состояние. И я готова поверить, что мы живем в одиннадцати, тринадцати или двадцати шести измерениях, смотанных, подобно клубочкам бечевки. Вселенная полна неправдоподобных явлений, как бы мне ни хотелось, чтобы было иначе.

Калеб кашляет в ладонь и бормочет:

– Симуляция, – и все, кто был на физике, смеются.

– Тогда почему ты не принимаешь участие в беседах с классом? – продолжает Эбби, не обращая внимание на смех.

Я думаю обо всех прочитанных нами историях, смотрю на Бекс и вспоминаю болезненное выражение ее лица, совершенно нетипичное для нее, когда она показывала мне кольцо от родителей.

– Не то чтобы я считала религию неправдоподобной. Скорее я не понимаю этого Бога. Он выдал свод правил о том, как надо есть лобстеров и носить одежду из различных тканей, но совершенно попустительски относится к родителям, приносящим в жертву своих детей. И мне не нравится история, когда Он утопил всех на планете и отпраздновал это, запустив на небо радугу. Это нехорошо.

Это, пожалуй, самая длинная моя речь на уроке, помимо физики и математики. Калеб ободряюще улыбается мне, и я знаю, о чем он думает: если я могу вот так, то смогу выступить и на «Фронтире». С другой стороны, Бекс как будто ждет, что меня поразит молнией. Эбби молча наблюдает за мной с минуту. Потом коротко смеется.

– Что ж, по крайней мере, ты читала материал, – говорит она, ставя маленькую галочку в журнале.

Мои замечания запускают целый вихрь обсуждений. Эбби сосредоточивает внимание на двух темах: невозможности человечества понять великий Божий замысел и искупительной роли Иисуса в христианской вере. Я снова молчу. Меня не интересуют никакие замыслы, которые мне запрещено понимать, а проблем с Иисусом у меня нет. Неразумно считать, что дети в ответе за поведение родителей.