Квадратный корень из лета - [71]

– …в результате я вообще ни о чем не сказал, потому что ты мне вроде обрадовалась, а еще ты мне понравилась.

Он взглянул на меня, проверяя реакцию, которая в основном состояла в том, чтобы успевать за новостями. У меня на языке вертелась тысяча вопросов, но я проглотила их вместе с мороженым.

– Я не хочу, чтобы ты думала, будто я сбегаю. Я хочу, чтобы ты думала, что я бегу тебе навстречу, делаю широкий жест…

– Вроде признания, что ради меня ты ухнул все накопленное на билет на самолет, тогда как на самом деле хотел убраться подальше от папаши? – подняла я бровь.

– Но ты сыграла в этом не последнюю роль. Я хотел знать, врежешь ли ты мне снова по зубам или нет, – Томас с улыбкой потер подбородок. Даже поссорившись, мы сохранили некую единую гармонию. – Забавно, что ты так и сделала.

Я отложила недоеденный рожок, вытерла пальцы о траву и сказала себе в колени:

– Забавно, что ты вообще-то снова сбежал.

– Да, – вздохнул он.

И это все объяснение, которое я услышу, – вздох?!

– Слушай. – Я передвинулась и села напротив, глядя ему в глаза. – Я объясню один раз насчет нас с Джейсоном, и больше мы к этому не возвращаемся, но ты не можешь просто исчезнуть, потому что ты обещал. Договорились?

Не проверив, есть ли кто сзади, Томас энергично отряхнул руку от мороженого и протянул ее мне:

– Договорились.

– Прекрасно. Значит, так. Извини, что я солгала.

Томас кивнул, не отпуская мою руку и ожидая продолжения.

– А все. Больше мне сказать нечего. Прости, что я солгала, или не объяснилась, или не уладила возникшее недоразумение, назови как хочешь. Точка. Вот Нед говорит, я только о себе думаю. Я не жалею, что у нас с Джейсоном был секс или что до тебя я влюбилась в него, я могу только повторить сказанное в саду: это не твое дело, и я не обязана что-либо объяснять. Не пытайся меня осуждать или ревновать, а если не можешь иначе, держи это при себе. Тут вообще говорить не о чем, – решительно закончила я.

Соф могла бы мной гордиться.

– А лгать-то зачем было? – спросил Томас. Я отобрала руку. – Прости. Если бы ты мне сказала… Нет, я бы все равно дико ревновал. А так получилось, будто ты надо мной посмеялась.

– Я привыкла держать это в секрете, – произнесла я. – Помнишь, как ты сказал – первый поцелуй, который что-то значит? Мне твои слова очень понравились. Ты мой первый лучший друг, но я уже не уверена, что это имеет значение: первый, второй, какая разница?

Томас ничего не сказал. Он сидел молча – совершенно не как Томас. Просто застыл на месте. Неужели я опять остановила время? Он вообще меня слышит? Но тут он моргнул.

– Ты домой вернешься? – спросила я срывающимся голосом. – Папа, Нед, Умляут – все тебя ждут. Я знаю, через неделю тебе все равно уезжать, но…

– Ты просишь меня вернуться на правах друга или – кем мы там были?

– Я не знаю. – Я, честно, не знала. – А ты не можешь просто вернуться и положиться на судьбу?

– Беда в том, – промолвил Томас, – что ты мне по-прежнему нравишься, а ты после вечеринки на все махнула рукой. Мы бы даже не поговорили, не подойди я сейчас. Но ты мне так нравишься, что я, пожалуй, позволю тебе не проявлять.

– Чего не проявлять?

– Ответного великодушия. Ты написала мне имей, и я прилетел из Канады. Ты просишь меня вернуться домой, но не подходишь первой. Когда я умолчал насчет Манчестера, я сам тебя отыскал. А когда ты разбила мне сердце, искать тебя пришлось все равно мне.

Грей часто читал мне сказку «Винá и имбирный пряник». У принцессы украли золотое сердце, подменив его яблоком. Яблоко гниет, в нем заводится червяк, и принцесса, значит, помирает. Это я. Внутри у меня труха. На месте души что-то сморщенное и мертвое.

– Я сделаю для тебя широкий жест, – заявила я.

– Хм.

– Сделаю! Я пока не знаю, что это будет. Сначала вернись.

Томас запыхтел и усмехнулся:

– Это мне снова все вещи собирать?

Я снова передвинулась, чтобы оказаться рядом с Томасом, и мы прислонились спинами к изгороди. Мы друзья. Мы друг другу обещали.

– Мне казалось, она больше, – сказал Томас, показав на ярмарку.

– Мы же выросли, и ярмарка пропорционально уменьшилась. Если твоя масса увеличилась в три раза и ты составлял тогда полпроцента от ярмарки, по отношению к тебе сегодняшнему она действительно меньше.

– Ух ты, я почти понял. – Томас встал, отряхивая джинсы от сухой травы. – Ну что… Я зайду перед отъездом в Манчестер? Попрощаться?

Солнце уже клонилось к горизонту, и сейчас Томас казался сотканным из солнечного света.

– Ладно, – отозвалась я, и он ушел – не в закат, а в белый день. А я осталась сидеть, чувствуя, что упустила что-то важное, и на этот раз даже не из-за воронки во времени.

* * *

Когда я пришла домой, папа был в саду. Он лежал на спине среди больших, как звезды, одуванчиков и глядел в вечернее небо. Он рассеянно держал бокал красного вина, бутылка стояла в траве рядом, и мне показалось, что папа плакал. От этого мне захотелось убежать на край света, но я присела рядом. Я говорила «да». Я бежала навстречу.

Он улыбнулся и потрепал меня по руке.

– Grüß dich[32], – сказал он. – Как ярмарка?

– Я виделась с Томасом, – выпалила я без всякой преамбулы. – Я уговаривала его вернуться. Он ушел из-за меня, и кран – тоже моя вина.