Квадрат смерти - [29]
Комиссар говорит: «Выдержим». Конечно, выдержим — мы ведь черноморцы! Простые человеческие отношения, которые сложились на батарее, строгое соблюдение воинского устава, ставшего законом бытия нашего островка, помогают легче переносить все тяготы.
Батарея готовится к испытаниям еще более суровым. Все чаще налетают вражеские бомбардировщики. «Юнкерсы» бомбят Севастополь, «мессеры» прорываются к батарее, чтобы отвлечь огонь от тяжелых воздушных кораблей, и 27 мая два немецких истребителя не выходят из нашего квадрата, зарываются в море.
На днях получил письмо из дому. Меня спрашивают о боевых успехах. Но между строк читается: «Мы любим тебя, мы боимся за тебя…» Я читаю письмо, затем несколько минут сижу с закрытыми глазами, и в эти минуты я с родными и дорогими мне людьми. Но даже в такое время улавливаю гул вражеских самолетов и отдаленный, непрерывный гром рвущихся бомб. Они рвутся над белокаменным городом, и над позициями в Мекензиевых Горах, и над виноградниками Золотой Балки у подножья Сапун-горы.
«Вы спрашиваете, как я воюю? — торопливо пишу ответ родным, пользуясь минутами затишья. — Ну, честное комсомольское, не знаю, как на это ответить. Воюю, как все на нашей батарее. Нас много раз пытались уничтожить, но из этого, как видите, ничего не вышло… Мы сбиваем вражеские самолеты, и многие бомбы, адресованные Севастополю, попадают в море…»
Страница пятая. Вчера, и позавчера, и все эти дни батарея отражала свирепые и наглые атаки вражеской авиации. Ясно, будто это происходит сейчас у меня на глазах, вижу наводчика Филатова и командира автомата Косенко и слышу торжествующий возглас Виктора Самохвалова: «А это тебе за Севастополь!» Хотя Самохвалов родом из Ейска.
Проходит еще день, и Мошенский приказывает набить вокруг бортов доски в два ряда, а простенки засыпать песком, оставив бойницы для винтовок. Мы с Семеном так объясняем решение командира:
— Такая стенка еще лучше оградит от осколков, а бойницы… Надеемся, до винтовок дело не дойдет…
Но те, кто попал на батарею из госпиталей, пройдя длинный и тернистый путь от западных границ, догадываются, почему последовал приказ Мошенского. Бойницы напоминают фронтовикам дзоты в лесах и на перепутьях дорог, но люди предпочитают не говорить об этом.
Страница восьмая. В Севастополе начались пожары, и от них над городом нависает черная туча.
Теперь батарея ведет огонь с рассвета дотемна. Нет, не все, далеко не все вражеские самолеты дотягивают от нас до своих аэродромов.
В эти дни я докладываю Мошенскому: автоматы настолько износились, что нельзя вести прицельный огонь.
Мошенский просит интендантство прислать запчасти, но их не присылают. На исходе и боеприпасы.
У нас появляется новый враг. Незадолго до наступления сумерек откуда-то бьет по батарее тяжелое орудие немецкой наземной артиллерии. Снаряды прилетают с натужным гудением через равные промежутки времени, что больше всего действует на людей. Мошенский оставляет на время обстрела лишь тех, кто несет вахту, остальные спускаются в отсек.
Страница девятая. Наступает ночь, и усталые люди забываются тревожным сном.
Моя вахта. Я выхожу на палубу, обхожу посты, долго стою на мостике и смотрю в сторону Севастополя, над которым поднимается зарево вполнеба. Привычные запахи июньского моря заглушаются горклым запахом гари, а море словно кровоточит в красноватых отблесках. И кажется странным, что на виду такого пожарища и после жаркого дня на море как будто холодно.
Меня сменяет Семен, и я спускаюсь в кают-компанию, где устроены на нарах моя с Семеном постели. Но прежде чем лечь, я выпиваю кружку крепко заваренного чая. Я делаю небольшие глотки, растягивая удовольствие, и пишу домой коротенькое письмо:
«Мамочка, прости, что редко пишу. Ты, наверное, слушаешь радио и знаешь, что у нас, как и на других фронтах, идут бои. Но ты не волнуйся, мамочка. Все будет хорошо. Я не забыл притчу, которую ты мне рассказывала, когда я был еще мальчишкой: «Жизнь дана на добрые дела». Тебе, мамочка, не придется стыдиться сына. Но и ты будь готова встретить все с достоинством. Я очень хочу увидеть тебя, но для этого надо жить и победить проклятого врага».
Куда писать Олесе, я не знаю. Все мои письма возвращаются с пометкой: «Адресат выбыл». Куда?..
Севастополь, 19 июня
Под вечер 19 июня водолей «Дооб» увез открытку Сергея Мошенского, в которой было всего несколько торопливых строк, адресованных Вере: «Здравствуй, родная моя, любовь моя единственная. Пока все нормально. Жаль: нет совершенно свободной минуты. Жду от тебя писем. Целую. Твой Сергей». Он достал фото маленькой дочки и долго его рассматривал.
Провожая взглядом уходящий «Дооб», Мошенский не думал, что старик увозит его последний привет жене… «Все нормально», — написал он. Не говорить же, что батарея осталась без снарядов…
— Пираты уже поняли, что мы экономим снаряды, — отметил комиссар. Он стоял рядом с Мошенским на верхней палубе. — Сегодня утром «гости» неспроста пролетали над нами. Это — разведка, и оба раза батарея молчала. Да, Сергей Яковлевич, ждать нам бомберов…
В ту же минуту наблюдатель Бойченко прокричал:
На рассвете 17 октября 1944 года со стороны Карпат появился военный самолет. Его уже с полуночи ожидали на аэродроме «Три Дуба» близ Банска-Бистрицы. В самолете находилась десантная группа майора Зорича. Эта группа впоследствии явилась ядром советско-словацкого партизанского отряда, который после сформирования прорвался в тыл немецких войск, наступавших на освобожденный район, и развернул боевые операции на вражеских коммуникациях в районе Братиславы.
В повести «Мальчишка ищет друга» писатель Б. Тартаковский рассказывает, как озорные, хорошие ребята Шурка Чоп и Таня Калмыкова находят настоящих друзей и избегают большой опасности. С их судьбой тесно переплетается нелёгкая судьба Антоши Пугача, попавшего в дурную компанию тунеядца и хулигана Репы. После многих злоключений Антошу берут в свою дружную семью молодые рабочие и выводят паренька на прямую дорогу.
Изустная история вьетнамской войны от тридцати трёх американских солдат, воевавших на ней.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В первые же дни Великой Отечественной войны ушли на фронт сибиряки-красноярцы, а в пору осеннего наступления гитлеровских войск на Москву они оказались в самой круговерти событий. В основу романа лег фактический материал из боевого пути 17-й гвардейской стрелковой дивизии. В центре повествования — образы солдат, командиров, политработников, мужество и отвага которых позволили дивизии завоевать звание гвардейской.
Полк комиссара Фимки Бабицкого, укрепившийся в Дубках, занимает очень важную стратегическую позицию. Понимая это, белые стягивают к Дубкам крупные силы, в том числе броневики и артиллерию. В этот момент полк остается без артиллерии и Бабицкий придумывает отчаянный план, дающий шансы на победу...
Это невыдуманные истории. То, о чём здесь рассказано, происходило в годы Великой Отечественной войны в глубоком тылу, в маленькой лесной деревушке. Теперешние бабушки и дедушки были тогда ещё детьми. Героиня повести — девочка Таня, чьи первые жизненные впечатления оказались связаны с войной.
Воспоминания заместителя командира полка по политической части посвящены ратным подвигам однополчан, тяжелым боям в Карпатах. Книга позволяет читателям представить, как в ротах, батареях, батальонах 327-го горнострелкового полка 128-й горнострелковой дивизии в сложных боевых условиях велась партийно-политическая работа. Полк участвовал в боях за освобождение Польши и Чехословакии. Книга проникнута духом верности советских воинов своему интернациональному долгу. Рассчитана на массового читателя.