Кузница в Лесу - [18]

Потрясение и неверие слушателей было настолько осязаемым, что Элоф почти ожидал услышать раскаты издевательского смеха. Но из толпы снаружи донеслись крики страха и гнева, стершие улыбки с лиц синдиков.

Брион вскочил со своего места и обратился к горожанам:

— Не слушайте этого человека! Разве вам не ясно, чего он добивается? Он хочет напугать вас темнотой, словно малых детей, чтобы вы приползли к нему на коленях и молили о спасении.

Гневные выкрики становились все громче по мере того, как слова Керморвана и Бриона передавались от одного человека к другому, без сомнения, с домыслами и преувеличениями, и доходили до тех, кто стоял слишком далеко и не мог их слышать. Толпа снова издала грозное рычание проснувшегося зверя, но Керморван быстрым шагом подошел к двери, и его повелительный голос зазвенел над площадью:

— Тихо! Успокойтесь и слушайте!

Шум сразу же стих, как будто его слова обладали магической силой. Керморван снова повернулся к синдикам и заговорил с настойчивостью бойца, чувствующего, что сопротивление его противника ослабевает.

— Эквешцы — вот наша погибель! Они видели, как наши стены рухнули, как наша воля дрогнула перед их натиском. Они попробовали крови и узнали вкус большой добычи, но хуже всего — они познали горечь поражения и бегства! Это, как ничто другое, объединит их теперь, когда колдовского меча больше нет. Они вернутся, и скоро: еще до того, как старшие среди бежавших отсюда будут слишком стары, чтобы сражаться и восстановить честь своего клана. Они вернутся до того, как успеют зажить наши раны. В лучшем случае через десять лет, в худшем — уже на следующий год! Как тогда мы выдержим следующую осаду? За десять лет, если они у нас будут, мы сможем построить стены, дома и корабли, но кто вернет нам погибших сыновей?

Теперь усталость в его голосе сильнее трогала слушателей, чем любой прием ораторского искусства.

— Мы оказались неподготовленными. Кто в этом виноват… сейчас не время разбираться. Но вместе с воинами к скорбному списку павших прибавилось немало женщин и детей. Более четверти горожан погибли, а крестьяне, которые первыми приняли удар на себя, пострадали еще больше. Подумайте об этом, уважаемые синдики! Пока мы будем стариться и умирать, кто придет нам на смену?

Синдики с беспокойством зашевелились на своих местах, но никто, даже Брион, не произнес ни слова. Какое-то мгновение угрюмый воин в красной мантии выглядел озадаченным, а затем резко выпрямился, словно угадал намерения Керморвана, и напустил на себя такой же встревоженный вид, как, остальные.

Керморван кивнул.

— Теперь вы понимаете? Наша рана сочится кровью и не заживает; нас становится все меньше. Будучи Стражем Северной Границы, в предстоящие годы я должен быть доволен, если наберу хотя бы половину от того количества людей, которым располагал мой предшественник. А ведь его воины полегли все до одного, и он погиб вместе с ними! — Керморван обвел зал гневным взглядом. — Клянусь вратами Керайса! Стоит ли удивляться, что я привечаю беженцев из Норденея? Я поступал бы так даже не из милосердия и не из-за того, что нас связывают родственные узы. Но эти узы действительно существуют. Смотрите!

Он указал на галерею. Элоф оглянулся, стараясь понять, кого имеет в виду Керморван, и внезапно осознал, что это он сам.

— Элоф, мой северный друг, которому принадлежит истинная заслуга в окончании этой осады!

Кузнец почувствовал, что краснеет, и неловко улыбнулся.

— Но он также напоминает, если вы нуждаетесь в напоминании, что северяне — наши родичи, как было со времен основания великого Керайса. Что с того, если теперь они обычно имеют смуглую кожу? Разве цвет кожи может свидетельствовать против человека, который носит ее? Они по крайней мере проявляли гостеприимство и давали приют беженцам, когда сами нуждались во многом. Будем ли мы менее милосердны?

В ответном ропоте толпы было мало энтузиазма, но гнев тоже поутих. Керморван кивнул.

— Северяне будут сражаться плечом к плечу с нами, если нам хватит ума принять их!

В зале воцарилась тишина, но Элоф уловил перемену в общем настроении. Он чувствовал, что соседи посматривают на него нерешительно, почти со стыдом. Но Керморван не радовался своему успеху; в его голосе звучала еще большая печаль, чем раньше.

— Подумайте об этом, друзья мои! Будьте такими же честными и справедливыми, как те люди, которых я знал раньше. Однако боюсь, что даже этого может оказаться недостаточно.

— Чего же тогда будет достаточно? — взорвался Брион. — Поставить над нами короля, чего так благоразумно избегали наши предки? Никогда!

К нему присоединились другие сердитые голоса, значительная часть которых принадлежала синдикам. Даже Катэл и Орхенс, другой представитель купеческого сословия, с беспокойством косились на Керморвана, словно на покупателя, который слишком долго торгуется. Но Керморван как будто не замечал их; его взор был устремлен в многоцветные окна и дальше, куда-то в бесконечность, от которой он был отделен годами и долгими лигами пути…

— Я имею в виду, Брион, что нам понадобится больше людей, а для этого нам нужно иметь более широкие взгляды. Мы должны объединить северян и сотранцев, рундафья и пенруфья, сваратов и араутаров — народы, которые никогда не должны были разделяться с самого начала. Но на этом нельзя останавливаться. Мы должны объединить всех наших рассеянных по миру сородичей! Всех!