Кузены - [68]

– Как я уже сказал, комната в общежитии остается за вами только до утра вторника. После этого ключи изымут и в здание вас больше не пустят.

– Есть и другие гостиницы.

– Большинство которых также принадлежит вашей бабушке, – отмечает Дональд. – Кроме того, от выполнения этих условий будет зависеть и выплата вашего выходного пособия.

– Нам не нужны ее деньги! Пусть оставит себе!

Я виновато кошусь на Обри. Говоря и за нее, я как-то не подумала, что у них с финансами все куда хуже, особенно если учесть надвигающийся развод родителей. Однако она тоже кивает.

У Дональда багровеет шея – восхитительное зрелище. Тем не менее он произносит только:

– Вам некуда деваться, кроме как вернуться домой.

– Ну тогда, значит, и волноваться не о чем, верно?

Я разворачиваюсь к двери, Обри за мной. Лучше возможности оставить за собой последнее слово у меня все равно не будет, тем более что, по сути, он прав.

Мы спешим прочь по коридору. Обри хватает меня за руку и шепчет:

– Ты ведь это не всерьез, правда? О том, чтобы остаться на острове?

– Нет, – признаю я. – Просто хотела подразнить Дональда, но вообще все так и есть – деваться нам некуда.

Я достаю телефон, собираясь отправить сообщение маме, но натыкаюсь на присланное дядей Арчером. Раздраженно сдвигаю брови, но тут вдруг мне в голову приходит идея. Усмехнувшись, я показываю экран Обри.

– А может быть, и есть куда. Не хочешь прокатиться? Ключи от «Джипа» до сих пор у меня.

Час спустя мы сидим в бунгало. Дядя Арчер уже все нам успел рассказать. Вот только вместе с ним там оказался нежданный сосед, которого уже не должно было быть на острове.

Извинения дяди я приняла и тут же одним взглядом остановила попытку Джоны. У меня сдавливает грудь, стоит вспомнить, как он бросил меня одну на балконе ради мести, о которой даже не удосужился мне рассказать.

– И что, поедете домой? – спрашивает он.

– Придется, видимо, – бурчу я. Рассматривая бунгало как временное прибежище во время бури, я никак не предполагала, что придется делить его с Джоной.

– А что думает об этом твоя мама? – спрашивает Арчер и поворачивается к Обри: – И твой отец?

Он выглядит сейчас куда лучше, чем в прошлый раз. Стоящий перед ним одноразовый стаканчик с прозрачной жидкостью за время разговора уже опустел наполовину, и руки все еще слегка дрожат, однако, по крайней мере, нить разговора дядя не теряет.

– Они еще не в курсе. И мы не собираемся им говорить. Пока. – На лице Арчера отражаются противоречивые чувства, так что я добавляю: – Сперва хотим узнать, что Милдред скажет Обри.

Та бледнеет.

– Одна из нас хочет, – поправляет она.

В дверь вдруг стучат. Арчер хмурит лоб.

– Кто бы это мог быть?

– Может быть, дядя Андерс явился для второго раунда? – предполагаю я, мрачно взглядывая на Джону. У того хватает совести покраснеть. И это-то ему к лицу!

– Господи, надеюсь, что нет, – на ходу бросает дядя Арчер, направляясь к двери. – Я изо всех сил пытаюсь не сорваться снова, а тут… Э-э, привет… – Он отступает в недоумении – на пороге стоит Хейзел. – Вы… мы знакомы?

– Нет, – отвечает она, прижимая к себе какой-то коричневый конверт. Ее лицо слегка проясняется при виде нас троих. – Но я знаю, кто вы. И остальных тоже. Я Хейзел Бакстер-Клемент, внучка доктора Бакстера…

– А, конечно. Прошу.

Если дядя Арчер и удивлен тем, как та его нашла, он этого не показывает. Поскольку сказала ей я, то, надеюсь, он не придаст этому значения и решит, что она узнала от дедушки, например.

– Входи. Присаживайся, пожалуйста. Соболезную твоей утрате. Фред был замечательным человеком.

– Да… Отчасти поэтому я здесь. – Хейзел делает несколько шагов внутрь, и Арчер закрывает за ней дверь. Мы с Обри сдвигаемся, освобождая немного места на диване, однако девушка остается стоять. – Я просто… просто не знала, куда еще пойти.

Дядя Арчер озабоченно наклоняет голову.

– Что-то случилось?

– Сама не знаю. – Рука Хейзел теребит завязки конверта. – Вчера я нашла это в дедушкином столе. Адресовано мне, но оно… про вас.

Мы с Обри обмениваемся взглядами.

– Про меня? – переспрашивает дядя Арчер.

– Ну, частично, по крайней мере. Там, э-э… – Девушка открывает конверт и достает листок. – Наверное, лучше будет просто прочесть. – Она откашливается. – «Дорогая Хейзел, я очень горжусь тобой, той молодой женщиной, которой ты стала, – доброй, умной и трудолюбивой. Откровенно говоря, боюсь, я не заслуживаю такой внучки. Ты не все обо мне знаешь». – У нее пропадает голос, и она сглатывает несколько раз, прежде чем продолжить: – «Мне страшно смотреть на последствия своих поступков, но еще больше я боюсь, что скоро не буду их даже помнить. Наверное, начать нужно хотя бы с того, что еще можно исправить. Я совершил страшную несправедливость по отношению к Арчеру Стори».

Она смолкает. Никто, кажется, даже не дышит. Я жду, когда она возьмет себя в руки, однако в конце концов не выдерживаю:

– Какую несправедливость?!

– Не знаю, – отвечает Хейзел. – На этом письмо заканчивается.

У меня вырывается разочарованный стон. Дядя Арчер проводит рукой по лицу.

– Твой дедушка просил меня о встрече буквально накануне смерти, – поясняет он Хейзел. – Но у меня не получилось переговорить с ним сразу. Представления не имею, о чем он хотел мне рассказать или в какой несправедливости себя обвинял. Я никогда ничего против него не имел. Он был нашим семейным врачом и всегда хорошо ко мне относился. Вот и все. Можно? – Он показывает на письмо, и Хейзел отдает его. Дядя Арчер, нахмурившись, пробегает листок глазами. – И раньше он ничего об этом не говорил?