* * *
Сейчас Иггельд, свесившись через край, следил, как дракониха облизывала детенышей огромным розовым языком. Жалобно попискивая, все теснились, отталкивая друг друга, старались пробиться к задним соскам, где молока больше. Молока на всех не хватит, еще в первую же неделю половина умрет от голода, Иггельд это знал, сердце сжималось от жалости, хотелось плакать и хотя бы ухватить этих бедненьких малышей на руки и погреть за пазухой.
Дракониха несколько раз поднимала голову и смотрела на него, сперва враждебно, потом взглядывала лишь в первый момент, когда появлялся. За несколько дней, что торчал над краем котлована, свесивши голову, привыкла к нему, как и к большой корзине, в которой ей раз в день опускают большие глыбы мяса.
Корзина устроена таким образом, что, если дернуть за веревку, днище раскрывается, мясо вываливается прямо перед мордой драконихи, чтобы меньше двигалась и не давила детенышей. Правда, все равно встает раз в сутки, уходит в дальний угол котлована, где журчит, уходя в стену, вода, присаживалась, и в это время даже Иггельд отшатывался от поднимающейся снизу вони. Но тут уж ничего не поделаешь, надо, хотя и в этом случае все равно следила издали за детенышами, а когда возвращалась, ложилась на подстилку медленно и бережно, прислушиваясь, не пискнет ли протестующе снизу.
Уже со второго дня Иггельд научился различать детенышей, а их двенадцать, заранее мог сказать, какие выживут, а какие умрут от голода, сердце сжималось от жалости. Особенно несчастным выглядел крохотный дракончик, весь черный, в то время как остальные либо благополучно серые, либо серые с зеленым, а этот совсем черный, вечно опаздывал, его всегда отталкивали, а к соскам попадал, когда оттуда уже вытягивали молоко до последней капли.
Он слабел день ото дня, на пятый Иггельд чуть не со слезами на глазах смотрел, как крохотный дракончик, жалобно попискивая, пытается ползти к матери. Задние ноги волочатся, как перебитые, с трудом подтягивался на передних лапках, ему холодно и страшно. Мать в это время вылизывала другого, Иггельд метнулся к корзине, вскочил, быстро-быстро закрутил колесо, опускаясь вниз.
Дракониха головы не подняла, смотрела пристально громадными злыми глазами. Иггельд подхватил черненького жалобного дракончика, сделал три быстрых шага и приложил к сосцам матери.
Высоко вверху кто-то сдавленно ахнул. Иггельд держал черненького, приговаривал умоляюще:
– Ешь!.. Ну ешь же!.. Не умирай, ешь!..
Совсем ослабевший дракончик наконец захватил уже белыми бескровными губами сосок. Иггельд освободил одну руку, слегка прижал теплое вымя. Густое молоко пошло дракончику в рот, фыркнул, закашлялся, вяло мотнул головой. Глаза вытаращились, слабо махал передними лапками, стараясь высвободиться.
– Ешь, – говорил Иггельд, едва не плача. – Ешь, вот молоко.., Ешь!.. Ешь, мой чернышик, чернушик, чернышонок… Я не хочу, чтобы ты умирал!
Дракониха повернула голову, глаза грозно сверкнули. Дыхание стало громче, почти сделала попытку приподняться и достать дерзкого зубами, но вздохнула и опустила голову на камни. Плотные веки опустились, глаза погасли.
Наверху голоса стали громче, но Иггельд не поднимал головы, черненький дракончик начал хоть и слабо, но чмокать сам. Остальных Иггельд отпихивал растопыренными пальцами, больно бойкие, перебьетесь, и так уже как быки, топчете моего чернышика, моего чернулика, самого жалобного дракончика на свете…
Черныш налопался так, что заснул, не выпуская соска из порозовевшей пасти. Лапки дергались, словно полз к теплому боку.
Иггельд потихоньку оставил его там, попятился, только возле корзины повернулся, переступил через борт, но прикоснуться к колесу не успел, корзина сама пошла вверх с большой скоростью. Когда поравнялась с краем, увидел, что за ручку бешено крутит Ратша, а у борта застыли: Апоница, престарелый Якун и молодой энергичный наездник Шварн. Смотрят выпученными глазами.
Апоница покачал головой, из узкой груди вырвался тяжелый вздох.
– Фу-у… ты рехнулся, малыш!.. Это же зверь, а в такой период на всех бросается!.. Вон Якун по ней как угодно топчется, метлой уши чистит, и то сейчас близко не подходит!.. А ты?
Ратша закрепил ручку, глаза сердито поблескивали, но на Иггельда посматривал с некоторым уважением.
– Как он, а? – сказал почти весело. – Подбежал так это по-хозяйски! Мол, отодвинься, дура.
Апоница сказал строго:
– Еще раз сотворишь подобное – больше с драконами не общаться!
Иггельд взмолился:
– Но я же знал, что не тронет!
– Откуда знал?
Иггельд растерянно переступил с ноги на ногу, развел руками. Неожиданно старый и рассудительный Якун сказал неторопливо:
– Апоня, остынь… Он, конечно, рисковал, не спорю. Ты, Иггельд, больше так не делай, понял?.. А не тронула потому, что сам еще… щенок. Любого из нас сразу бы в клочья. И сожрала бы, как… как мясо. А он… гм… от него самого еще материнском молоком пахнет. Не сочла, что вот такое мелкое – угроза. Наверное, и его бы накормила!
Он захохотал, довольный шуткой, Иггельд побагровел от обиды, Апоница покачал головой.
– А что, все может быть. До сего дня за драконами ухаживали только взрослые.
