Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший - [88]

Император поднялся с кресел и закончил:

– Надеюсь, мой рассказ не лишен смысла. И я недаром задержал вас.

«Что это? – думал Кутузов. – Искусный розыгрыш? Игра воспаленного воображения больной души? Или…»

– История, право, необыкновенная, – сказал наконец Кутузов, тщательно подбирая слова. – Но, смею заметить, ваше величество, не надо толковать все происшедшее буквально. Это был сон наяву. А ведь снотолковник учит, – с осторожной полуулыбкой продолжал он, – что кровь, привидевшаяся нам, вовсе не означает болезни или раны. А кусающая вас собака обещает, что наяву мы приобретем друга. Мы почасту разговариваем во сне с покойниками, что не мешает нам, проснувшись, оставаться среди живых. Не так ли, государь?

– Может быть, может быть, – с отсутствующим взглядом пробормотал император.

Они вышли из покоев Павла и через комнаты, богато изукрашенные античными статуями, бюстами, барельефами, саркофагами, вернулись в залу, но уже с другой стороны: дворец представлял собой правильный четырехугольник. Им предшествовали громкие крики «Вон!», которые со стуком прикладов неслись от одного караула к другому.

Покидая в одиннадцатом часу вечера Михайловский замок, Кутузов еще раз оглядел громаду камня со рвами, подъемными мостами, артиллерийскими орудиями и неприступными стенами. В промозглый вечер новый дворец выглядел даже не крепостью, а тюрьмой.

«Право, тюрьма, – сказал про себя Михаил Илларионович. – И государь сам заключил себя в ней. И впрямь: бедный Павел! Он сделался узником в собственной стране…»

3

Солнечным, веселым утром император прислал за Кутузовым флигель-адъютанта с повелением явиться немедленно.

Михаил Илларионович был тотчас препровожден в рабочий кабинет Павла. Эта комната одновременно служила и его спальней. Посредине стояла маленькая походная кровать, без занавесок, за простыми ширмами. Над ней – изображение ангела работы Гвидо Рени. В углу – на мраморном пьедестале – плохой гипсовый бюст Фридриха II.

Государь, в нетерпении постукивая рукой, сидел за своим роскошным письменным столом с колоннами и решеткой из слоновой кости. Едва появился Кутузов, Павел выбежал ему навстречу.

– Я захвачен идеей установить всеобщий мир! – с пылкостью воскликнул он. – И кажется, нашел средства его добиться! Мне пришла в голову счастливая мысль. Организовать турнир государей. Наподобие тому, как это происходило во времена рыцарей!..

Страсть к театральности, к пышным и причудливым церемониям издавна отличала государя. Михаил Илларионович невольно вспомнил празднество в Гатчине в честь перенесения с Мальты частицы мощей святого Иоанна. По обычаю гроссмейстеров, Павлу понадобились оруженосцы. Он назначил из гвардейских полков четверых офицеров, и в их числе внучатого племянника Кутузова Александра Рибопьера из конной гвардии.

Офицеров, которых в те поры сажали в тюрьму или выключали из службы за малейшее отступление от формы, за не тот цвет сукна и подкладки, за не так пришитую пуговицу или за буклю, выбивающуюся из-под прически, заставили снять мундиры и обрядиться в одежды, более приличествующие оперным подмосткам. На них были пунцовые одеяния с черными бархатными отворотами, вместо герба Российской империи – мальтийская кокарда, а на боку – рыцарский меч, вовсе не похожий на шпагу.

Сам Павел поверх носимого им постоянно Преображенского мундира облачился в пунцовый далматик, обшитый жемчугом, и в плащ из черного бархата. С правого его плеча спускался широкий шелковый позумент, называемый «страстями», потому что на нем разными шелками были вышиты страдания Спасителя. Он сложил с себя в этот день императорскую корону, заменив ее венцом гроссмейстера…

– Прошу прощения, государь, – сказал Кутузов, – но я плохо представляю себе задуманный вами турнир…

Павел засмеялся в ответ на это простодушное признание.

– Все очень просто, Михайла Ларионович. – Он взял листок с текстом. – Я объявлю: «Видя, что европейские державы не могут прийти к соглашению между собою, и желая положить конец войнам, уже одиннадцать лет терзающим Европу, мы предлагаем установить место, куда пригласим всех государей. Пусть они прибудут и сразятся между собой на поединке и таким благородным способом решат спор…» Ну, а в качестве судей и герольдов мы позовем министров и искуснейших генералов. Тугута из Вены, Питта из Лондона, Бернсторфа из Стокгольма…

Он положил свою руку на плечо Кутузова.

– Я же хочу взять с собой графа Палена и вас, Михайла Ларионович…

– Благодарю, ваше величество, за доверие и высокую честь, – поклонился Кутузов. – Только прибудут ли монархи на такое ристалище? Вы, государь, рыцарь. И вы полагаете, что рыцарство, присущее вам, в натуре есть и у других венценосцев. Сдается только мне, что ни английский король, ни римский император не осмелятся приехать, чтобы потыкаться на шпагах. А Густав-Адольф Шведский? По ветрености своей он, чего доброго, может воспользоваться вашим благородным предложением для делания разных насмешек и непристойностей…

Император задумался.

– Вы правы, – произнес он. – Но как же тогда быть?

– Давайте, – подхватил Кутузов, – изложим ваше предложение как слух. Со слов какого-нибудь иностранного корреспондента. Прикажите литератору с острым пером составить такую заметку, чтобы напечатать ее в Гамбурге или Лондоне…