Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший - [50]

Сие получа вдруг, вообразите, сколь я был поражен сим происшествием и в состоянии ли я был писать что-либо; ваше нежное и справедливое сердце послужит мне хоть некоторым извинением. Не успел еще укротить возмущающуюся кровь, как слышу от проезжих, что и я, может быть, подобной участи ожидать должен. Я забыл сказать, что и сия книга приписана мне, ибо почитали меня, не знаю почему, участником в его преступлении. Но я не хочу входить в подробности для оправдания. Совесть моя чиста, и я ничего не страшусь. Вот истинная причина долговременному моему молчанию.

Теперь вы все знаете и можете судить меня беспристрастно. Я уверен, что вы не усумнитесь нимало в моем сердце. Расцелуйте мою милую любезную невесту и верьте, что я навсегда пребуду ваш нижайший и верный

Алексей Кутузов».

* * *

Странным, прихотливым образом пересекаются порой человеческие судьбы на исторических координатах…

Кажется, что могло быть общего у набирающего силу и авторитет военачальника, высоко чтимого и вице-императором России светлейшим князем Потемкиным, и самой государыней, Голенищева-Кутузова с дерзким революционером Радищевым, который своим «Путешествием из Петербурга в Москву» потряс все устои общества? Но где-то там, на боковых линиях координат, возникает точка соприкосновения: это Алексей Михайлович Кутузов.

Радищев – самый близкий друг Алексея Михайловича; Алексей Михайлович – любимец Михаила Илларионовича по службе в Полтавском пикинерном полку и доверенное лицо его супруги. Ссылка в Илимский острог лишенного чинов и звания Радищева резко отразилась на всей жизни Алексея Михайловича; судьба последнего, в свой черед, была далеко не безразлична для Голенищевых-Кутузовых. Особенно для Екатерины Ильиничны. Так завязывались психологические и житейские узлы, так сплетались жизненные узоры, где все взаимосвязано, где неожиданно в гром победных орудий вплетается звучный голос певца вольности и борца с самодержавием. Мы можем, к сожалению, лишь строить догадки, какими были разговоры Кутузовых об авторе «Путешествия из Петербурга в Москву»: доверить бумаге их было невозможно…

Но вместе с Алексеем Михайловичем странной тенью в жизнь Екатерины Ильиничны вошел и Радищев.

Она понимала, что в письме, обреченном на вскрытие и пристальный досмотр, многого не скажешь, и, хорошо зная Алексея Михайловича, легко читала между строк. Ведь подчеркнутое несогласие с Радищевым, с его взглядами и мыслями, было предназначено прежде всего всевидящей цензуре, в надежде на возможное возвращение в Россию. Понимала Екатерина Ильинична и то, сколь небезопасно находиться в приятельской переписке с человеком, которого считают в верхах политическим преступником. Но Екатерина Ильинична не могла изменить своей прямодушной, пылкой и, быть может, даже несколько экзальтированной натуре. Некоторые меры предосторожности все-таки приняты, и очевидно по совету предусмотрительного Михаила Илларионовича. Теперь она посылает письма на адрес московского «брата» Кутузова – Лопухина, который уже переправляет их в Берлин.

Поздравляя Алексея Михайловича с наступившим 1791 годом, Екатерина Ильинична напоминает, что не просто добрая традиция, а нечто гораздо большее, даже невысказанное, заставляет желать ему «всякого благополучия». Ее отношение к другу выражено в словах: «всякий день помня о вас…». Тут много недоговоренного, скрытого в недомолвках и намеках, облаченного в своего рода психологический шифр. Но что-то прорывается в прямых признаниях, приоткрывая завесу женской души: «Сердце ваше мне знакомо. Льщусь я, что оно не переменилось». Здесь и участие, и затаенная грусть о несбыточном, и даже некая сентиментальность, предваряющая строй чувств героинь Карамзина.

Впрочем, Алексей Михайлович, сам возвышенный, чистый и сентиментальный, и должен был, видимо, вызывать к себе подобное отношение. Ведь не случайно он был близким другом не только Радищева, но и молодого Карамзина. Именно его зашифровал Карамзин (по понятным соображениям) в своих знаменитых «Письмах русского путешественника» под инициалом «любезного друга А» и в своем заграничном вояже искал с ним встречи…

Для Екатерины Ильиничны Алексей Михайлович был единственным другом. Но и только? Нет, еще и духовником. Только ему исповедуется она в больших и малых заботах, делится интимными огорчениями касательно Михаила Илларионовича, все еще не спешащего к домашнему очагу.

«Награждена за все Божию милостию, – пишет она, – что спас Михаила Илларионовича. После такого жестокого огня, каков сей штурм был, не только оставил его живого, но и здорового. Услыша сие, была порадована несказанно; думала, что за сим последует и свидание с ним скорое; но он, по обыкновению своему, еще не едет, хотя все проезжавшие генералы мне сказывали, что он уже отпущен, а на его месте командует в Измаиле Ласси, а сначала командовал он, ибо вошел в город первый. Три недели скоро, как и известия от него не имею; можете судить о моем положении».

Екатерина Ильинична напрасно гневалась на своего мужа, которого крепко держали новые бранные заботы.

9

На другой день после взятия Измаила Суворов отслужил молебен в церкви греческого монастыря Святого Иоанна. Здесь, подле могилы славного генерала Вейсмана, был похоронен с отданием воинских почестей Иван Рибопьер.