Кусучий случай, или Няня для обреченного - [21]

«Коврики» вышли из комнаты. Зато вошла служанка с платьем. Я переодевалась, а служанка расставляла еду на столе.

— Понимаю, вы его боитесь, — послышался ее голос. — Я тоже его боюсь. Неизвестно, что у него на уме! Но вы не бойтесь. А то напугал бедную няню! Но вы не расстраивайтесь! Со всеми бывает! Я вон, когда впервые увидела его зверем, так вообще перепугалась до ужаса.

Я пыталась застегнуть пуговицы. Теперь меня кто-то недооценивал! Пуговицы на груди сходились так туго, что мне приходилось выдыхать. Кто вообще подбирает размеры моей одежды?

— Так что это пустяки! Все уберется, все приберется! — улыбалась служанка. — Все приберется. И никто не узнает!

И тут до меня дошло, о чем она!

— Погодите! Это не я! Это принц! — тут же спохватилась я, глядя на обескураженную служанку с одеялом и простыней.

Она смутилась и спешно вышла за дверь.

— Ну спасибо, уссатый-полосатый, — усмехнулась я, погладив Титикаку по голове. — Теперь все будут уверены, что я от восторга при виде его величества кипятком писаю!

Дверь снова отворилась. Я на всякий случай встала.

— Его величество просил передать вам, что в знак извинений выполнит любое ваше желание, — начал бородатый. — В пределах разумного, разумеется.

— Желание? — заметила я, отдавая палец на растерзания Титикаке. — А с чего бы это? Выполнять желание… простой служанки? По крайней мере он мог бы… извиниться…

— В пределах разумного, — напомнили мне.

— Ах, да, я забыла! — усмехнулась я. — Раскаяние ведь чуждо королям, не так ли?

— А ты пойди в коридор и посмотри, — заметил бородатый странным голосом.

Я с удивлением вышла в коридор и увидела, что прямо по стене идут страшные следы когтей. Возле подсвечника был такой росчерк когтей, что я нервно сглотнула. Ничего себе!

— Я бы на твоем месте думал быстрее, — прошептали мне. — А то мало ли…

— У меня есть желание, — выдохнула я. — Я хочу вернуться домой и сообщить родителям, где я нахожусь! А то они будут волноваться.

Глава девятая. Зефир в шоколаде

— Вам лучше лично сообщить ему эту просьбу, — вздохнул бородатый.

И покинул комнату, оставив меня и очень ласкового Титикаку. Таким ласковым я его еще никогда не видела. Он просто льнул ко мне, вызывая приступы умиления.

— Ты переживал за маму? — спросила я со всей нежностью, когда мне по лицу погладили пушистые лапки. Он впервые гладит меня по лицу… Прямо… Прямо, как ребенок… От этого сердце просто растаяло. Может, мне пора было иметь детей, чтобы подарить им ласку и любовь, поэтому маленький трогательный пушистый комочек получил всю порцию любви и…

И тут я принюхалась.

Фу!

Я перевернула лапу и поняла от чего ко мне столько нежности и внимания. Титикака понял, что его рассекретили. Но был уверен, что хитрости ему не занимать!

— Так, идем мыть лапы, — сморщилась я, глядя на коричневые лапки. Эдакий зефир в шоколаде.

— Идем мыть твой зефир от… ой, фу! …шоколада! — предупредила я. А зря.

Титикака понял, что у него большие неприятности. И решил позорно сбежать. Его высочество уже понял, что против него зреет страшный заговор. Возможно, с принудительным купанием! Репутация его высочества намокнет, и все! Никакого авторитета.

— А ну иди сюда! — потребовала я, видя, что его высочество где-то спрятался и сидит. — Так, ваше высочество!

Я встала посреди комнаты, пытаясь быстро вычислить, где «пушная королевская попа» попросила политического убежища. Роялистами у нас оказались сначала стул. Потом кровать.

«Невысовывайчество» допустило роковую ошибку. Он оставил на улице хвост. И заднюю лапу. Собственно, они и выдали местонахождение мятежного принца. Он был отловлен жестокими заговорщиками (даже укушен за одну из них) и отнесен в ванную.

Принц ехал, как на казнь. С гордо поднятой головой. И все стулья, все столики, ковры и вазы провожали его в последний путь.

В ванной уже собралась толпа. Губки, флаконы с чем-то похожим на густой шампунь и даже мочалка. Место казни были проверено локтем несколько раз.

— Ну… — заметила я, опуская лапу в мыльный «эшафот». — Разве страшно?

— Аааааааррррр! — орал Титикака, протестуя против преждевременной смерти от утопления. Воды было с палец, но крику было на весь дворец.

— Ну она же тепленькая, — возмущалась я, теребя лапу в мыльной пене. — Ни горячая, ни холодная… Что тут страшного. Мама держит… Ну…Так, ты был бы свободен, если бы лапа у тебя была одна! А у нас на повестке еще три! Так что прекрати!

Но принца было не остановить! Он визжал, аж уши закладывало.

Внезапно раздался грохот. Дверь вылетела с петель и шлепнулась на мокрый пол. Зажатый между моих ног Титикака дернулся, убирая лапу из мыльной воды.

— Что здесь происходит?! — послышались крики. И прямо в нашу ванную ввалилась стража. Не было разве что конных. Но если бы они приехали, то коня пришлось бы держать над головой, потому что ванной было не протолкнуться.

— Расступись, — послышалось фырканье. Среди мохнатых и небритых ковриков разной степени пушистости появилось нечто белоснежное, изящное, грациозное и чистое. Это грациозное умудрялось грациозно хромать.

Я вздохнула и хотела отвесить инвалидный поклон.

— Нет, не надо, — как-то немного не по-королевски и слишком поспешно произнесло его величество, делая запрещающий жест рукой.