Куси, Савка, куси! - [11]

Следом за ним из толпы вынеслись два стрельца и с бердышами наперевес, широко раскрывая, то ли в крике, то ли, чтоб легче дышать, рты, помчались за ним. Они ворвались на Зачатскую, чуть не разнеся лавки напротив Мытного двора, вихрем пронеслись мимо Николы Мокрого и, порядком поотстав, ввинтились в поворот, ведущий к заделанным лесом воротам, -и далее, мимо Зачатья Святой Анны, к той самой церкви Николы Чудотворца, возле которой сидел сейчас Свирь.

Первые метры стрельцы потеряли еще в самом начале, когда решили, что Сивый побежит к Москворецким воротам. Желая срезать угол, они сделали крюк. Кроме того, Сивый еще и бегал быстрее них. В итоге, стрельцы забежали за церковь – исчезнув таким образом из поля зрения камер – больше, чем через минуту после Сивого. А еще через одиннадцать минут появились снова, неся бердыши на плечах, и лица их выражали недоумение.

– Не нашли, – сказал Малыш. – И тоже не понимают, куда он мог провалиться.

– Брать надо на площади, – сказал Свирь. – Больше негде.

– Конечно, – согласился Малыш. – Больше негде.

– Давай еще раз посмотрим, как он идет, – предложил Свирь.

Сивый шел быстро, но не бежал. «Фокус» занимал буквально минуту, и увидеть и оценить реакцию Сивого было тоже секундным делом. Если привязаться к Сивому возле Земского приказа, то времени, чтобы принять решение, должно было хватить.

«Если он даст реакцию, – размышлял Свирь, – я должен буду его отвлечь. Тогда он дойдет до ворот чуть позже. За это время ситуация там успеет измениться, и погони не будет. Если не будет погони, я либо заговариваю с ним, либо начинаю его вести. С этим все ясно. Лишь бы он дал реакцию».

– Малыш, – спросил он, – ты согласен на изменение ситуации, если «Фокус» пройдет?

– Да, – коротко отозвался Малыш. – Тогда будет можно.

– А если реакции не будет, то я должен отпустить его только на основе одного теста?

– Подожди, – сказал Малыш. – Может, тебе повезет сегодня.

– Но ему не повезло. Полчаса спустя из церкви вышел Ивашка и запер за собой дверь.

– Все, – сказал Малыш. – Можно больше не ждать.

Свирь не стал спрашивать, почему он так решил.

Выводы Малыша всегда были безошибочны. Они строились на огромных массивах рассеянной, зачастую случайной, информации, и Свирь однажды полчаса выслушивал перечисление всех возможных факторов, потом вероятностей изменений этих факторов, потом вероятностей изменений совокупностей факторов, вероятностей изменения изменений и изменения совокупностей совокупностей, и поскольку Малыш предсказал все правильно, Свирь с тех пор верил ему на слово.

– А если потрясти Ивашку?- предложил он, поднимаясь.

– Нельзя, – сказал Малыш. – Это флюктуирует.

С флюктуацией шутить не приходилось. Те воздействия на реальный ход событий, которые вызывали необратимые изменения в будущем, сразу ставились под абсолютный запрет. Это высчитывал Малыш, и если он не успевал предупредить Свиря, то мог просто парализовать его. В экстремальных ситуациях это было смертельно опасно. Так погиб, например, один из первых сантеров Эрик Смирнов. И, несмотря на то что техника с тех пор, естественно, шагнула вперед, от такого поворота событий и поныне никто не был застрахован.

Уставший и одуревший от повторной неудачи, Свирь снова дошел до Никольских ворот и остановился возле них, тупо рассматривая входящих и выходящих, словно надеясь увидеть тех, кто только что ускользнул от него.

«Неужели придется замыкать петлю?- думал он. – А ведь придется. Ты не можешь вернуться ни с чем. Ты пойдешь по второму кругу, а когда у тебя снова не выйдет, то и по третьему, и по четвертому. Дураки – те, кто думают, что удача приходит сама по себе, выпадая только везучим. Фортуну надо бить, и тогда рано или поздно наступает минута, когда она начинает стаскивать платье, становясь твоею. Это ожесточает, но тебе уже нечего терять. Ты во что бы то ни стало должен их найти. Конечно, ты можешь погибнуть, и тогда твое место займет другой. Но сам ты с дистанции не сойдешь. Если и есть в тебе что-то хорошее, так это то, что сам ты не сойдешь…»

Он дошел до Рождественки, снова сделав крюк, потому что ему не хотелось идти домой, и, услышав вдруг женский крик, стал озираться по сторонам.

Здоровенный, утыканный прыщами мужик в пестрой рубахе, топтал на мостовой, возле своей лавчонки, молодую бабу. Правой рукой он придерживал ее за рукав сорочки. Лицо бабы было перемазано кровью, и грязные бревна вокруг густо усеяли алые, быстро буреющие пятна. Баба уже не кричала, а только хрипела, разодрав засыпанный пылью рот:

– Одно с’во – сука, – непослушным языком рассказывал мужик толпе. – Ост’регал же: не кл’ди! Дак веть, дура – разбила!

Мужик был сильно выпивши и поэтому учил бабу там, где догнал, – на улице.

Два молоденьких попа с чахлыми, только начинающимися бороденками торопились проскочить мимо по противоположной стороне улицы. Попы старательно глядели прямо перед собой, задрав узкие подбородки. Свернуть им было некуда.

Лицо бабы постепенно превращалось в кровавое месиво. Мужику было неудобно бить ее, согнувшись, и он отпустил сорочку, выпрямляясь в полный рост. Окровавленная голова глухо стукнулась о деревянный настил, и Свирь увидел красные белки закатившихся глаз. Окружающие с интересом обменивались мнениями, а самые активные давали советы.