Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы - [8]

Короче, не Москва.

Единственный водила, зацепившись за нас взглядом, высунулся из окошка, но и тот на мое недвусмысленное предложение довезти нас до Куршевеля лишь качнул головой, объяснив, что едет в Женеву, а это совсем в другой стороне.

Мы потащились вниз, где резвились в темноте огоньки автомобилей. Почти дошли, попутно сомневаясь, что найдется дурак, готовый везти нас в ночь за 150 километров. А ведь где-то стоял наш персональный «рено», взнузданный трансфером и готовый стартовать в Куршевель. Только – где?

– Дашка, когда мы уже приедем? – загундосила Юлька. – Я на дискач хочу!

– Цыц! – грубо пресекла я родственные мечты. – Нам еще часа два пилить, и то, если повезет.

Нам повезло через пару секунд. Мы с Юлькой еще шныряли глазами по выстроившимся на стоянке машинам, по наитию пытаясь отыскать свой законный «рено», а сзади вдруг возникли ясные столбы света и принялись запеленывать нас в золотую кисею пылинок, приближаясь все ближе.

– Девчонки, – услышали мы знакомый голос, – что, машину найти не можете? Садитесь к нам!

Макс махал нам из окна крохотного белого «пежо».

– Ну, тут уж не до жиру, – рассудила я, разворачивая тележку наперерез «пежо». С паршивой овцы – хоть до Куршевеля добраться!

POWDER (ДЕНЬ ПЕРВЫЙ)

Если в раю иногда случается зима, то она может выглядеть только так. Ласковые голубые горы, волшебные зеленые ели, ослепительно-невинный снег долины, и над всем этим – яркое лазурное небо, чистейшая акварель, без растушевки, с серебряным, в золотой окантовке, евриком солнца посередине.

Я стояла у окна нашего номера в люксовом отеле «Le Lana» и не могла оторвать глаз от сказочной картины, нарисованной куршевельской зимой. Совершенно невероятное и непостижимое сочетание необъятного простора и домашнего уюта – вот что поражало больше всего. Огромность мира за окном подтверждали махонькие пуховые бумбончики далеких крыш курортного городка, игрушечные еловые рощи, радостным пунктиром рассыпавшиеся по пологим склонам, почти неразличимые зернышки разноцветного сверкающего бисера подъемников и ратраков. Чуть ближе ко мне зернышки вырастали до размеров новогоднего конфетти и красиво, как далекие бабочки, порхали над огромными серо-синими цветами и соцветиями лыжных следов, вычерченными на великолепном холсте снега.

«Это и есть трасса», – поняла я…

Хотелось, как на мониторе, увеличить картинку, чтобы разглядеть поближе и людей, и ели, и подъемники. Но прямо над моим окном, сантиметрах в двадцати, висела громадная еловая лапа. Она, как козырек ладони, приставленный ко лбу для уточнения фокусировки, показывала, что этот угол зрения – лучший из возможных и ничего увеличивать не стоит. И именно она же, мохнатая, тепло-зеленая, закутанная в меховую серебристую муфточку из громадных снежинок, создавала ощущение домашнего уютного покоя. Так тяжелая гобеленовая портьера на окне уже одним визуальным ощущением отделяет тепло и удобства жилища от яркого, но холодного пейзажа за окном, словно говоря: любуйся отсюда, из защищенной надежности, нечего тебе делать там, на солнечном морозе.

Несмотря на величие и широту красот, раскинувшихся внизу, я совершенно точно знала, что всю эту долину – с горами, подъемниками, людьми – я могу вот прямо сейчас взять в ладонь. И она поместится! И тогда я сумею потрогать пальцем вот ту, круглую, как обсосанный чупа-чупс, вершину или поздороваться за лапу вот с той надменной елкой, которая сознательно отделилась от остальных, чтобы не портили своей простотой ее аристократическую стать.

Честно говоря, я бы так и простояла тут всю жизнь, наблюдая за тем, как философский камень набирающего силу дня превращает серебряный солнечный еврик в чудесное, кипящее богатством оранжевых и розовых всполохов золото. Серебро над Куршевелем? Да это mauvais ton, господа! Золото и только золото! Причем самой высшей пробы. Какая она там бывает? 999?

– Дашка, зачем окно открыла? Солнце в глаза лезет. – прогундосила из-под одеяла сонная Юлька.

– Вставай, сокровище, нам пора на покорение снежных вершин.

– А что, уже день? Сколько там?

– Одиннадцать.

– Сдурела, да? В Москве – час дня. Не мешай ребенку спать!

– Ладно, – согласилась я. – Спи. Тогда я пошла одна.

– Нет! – соколом взвилась над периной Юлька. – Я с тобой!

Несмотря на выпендреж и яростное желание выглядеть взрослой, племяшка моя была существом ранимым и где-то стеснительным. По крайней мере, одна в свет выходить не любила, комплексуя и дичась.

Ругая тетку-волчицу, то есть меня, Юлька потащилась в ванную, а я принялась за обследование номера.

Вчера с нами обеими случилось что-то совершенно непонятное. Пока мы ехали в машине с Максом и его приятелем Клодом, как выяснилось, студентом из Лиона, мы без умолку болтали, хохотали, изредка поглядывая по сторонам. Изредка – потому, что стекла в «пежо» отчего-то все время запотевали, так что ветродуй справляться не успевал, протирать же их нам было лень. Поэтому из всех ночных дорожных красот нам обломилось только то, что влезало в верхнюю, доступную нашим взорам часть лобового стекла. Макс, сидевший впереди, тоже, кстати, не сильно увлекался заоконными пейзажами, предпочитая им наши с Юлькой живые портреты.